Глава Х. Различие в характере повиновения в умеренных и деспотических государствах
В деспотических государствах природа правления требует беспрекословного повиновения, и, раз воля государя известна, все последствия, вызываемые ею, должны наступить с неизбежностью явлений, обусловленных ударом одного шара о другой.
Здесь уже нет места смягчениям, видоизменениям, приспособлениям, отсрочкам, возмещениям, переговорам, предостережениям, предложениям чего-нибудь лучшего или равносильного. Человек есть существо, повинующееся существу повелевающему.
Здесь уже нельзя ни выражать опасений относительно будущего, ни извинять свои неудачи превратностью счастья. Здесь у человека один удел с животными: инстинкт, повиновение, наказание.
Здесь не принимаются во внимание естественные чувства – уважение к отцу, любовь к детям и женам, – законы чести, состояние здоровья: приказ объявлен – этого достаточно.
В Персии раз государь осудил кого-нибудь, никто уже не смеет ни заводить с ним речь об осужденном, ни испрашивать для него помилования. И если бы, изрекая свой приговор, властелин был пьян или не в полном рассудке, приговор все-таки должен быть приведен в исполнение. Иначе государь противоречил бы самому себе, а закон не может себе противоречить. Такой образ мыслей всегда господствовал в этой стране: за невозможностью отменить указ царя Агасфера об избиении евреев, там пришлось разрешить им защищаться.
Но есть, однако, и там одна сила, которую можно иногда противопоставить воле государя: это религия. По приказу государя человек покинет своего отца, даже убьет его, но он не станет пить вина, несмотря ни на какие приказы. Законы религии исходят от высшей власти, одинаково обязательной как для государя, так и для его подданных. Иное дело – естественные права человека: тут государь перестает быть простым смертным.
В умеренной монархии верховная власть ограничивается тем, что составляет ее движущее начало, я хочу сказать – честью, которая, как монарх, господствует там над государем и народом. Там ссылаются не на требования религии – придворный счел бы это смешным, – а на правила чести. Отсюда происходят необходимые видоизменения в характере повиновения; понятию чести свойственны различные причуды, и все они отражаются на повиновении.
Но хотя в этих двух видах правления характер повиновения неодинаков, тем не менее у них одна и та же верховная власть. Куда бы ни обратил свой взор государь, он всюду заставляет чашу весов склониться на свою сторону, и ему повинуются. Все же различие тут в том, что в монархиях государи – люди более просвещенные, и министры их несравненно искуснее и опытнее в делах правления, чем в деспотическом государстве.
Глава XI. Размышления обо всем этом
Таковы принципы трех видов правления. Это не значит, что в такой-то республике люди добродетельны, но это значит, что они должны быть таковыми. Из этого не следует также, что в таком-то монархическом государстве господствует честь, а в таком-то деспотическом – страх; из этого следует лишь, что так должно быть, ибо иначе эти государства не будут совершенными.
Книга четвертая. О том, что законы воспитания должны соответствовать принципам образа правления
Глава I. О законах воспитания
Законы воспитания – это первые законы, которые встречает человек в своей жизни. И так как законы эти подготавливают нас к тому, чтобы стать гражданами, то каждая семья должна управляться по образцу великой семьи, охватывающей все отдельные семьи.
Если весь народ живет каким-нибудь принципом, то все его составные части, т. е. семейства, живут тем же принципом. Поэтому законы воспитания должны быть различными для каждого вида правления; в монархиях их предметом будет честь, в республиках – добродетель, в деспотиях – страх.
Глава II. О воспитании в монархиях
В монархиях воспитание получают в основном не в публичных школах, где обучаются дети; настоящее воспитание начинается для человека лишь со времени его вступления в свет. Свет – вот та школа, где мы знакомимся с тем общим нашим наставником и руководителем, имя которому – честь.
В этой школе мы постоянно видим и слышим три вещи: «нужно известное благородство в добродетели, известная искренность в нравах и известная учтивость в обращении».
Добродетели, примеры которых мы видим здесь, всегда говорят нам менее о наших обязанностях к другим, чем о наших обязанностях к самим себе: предмет их не столько то, что влечет нас к нашим согражданам, сколько то, что отличает нас от них.