Такие попытки все же встречаются (как это выяснила, хотя бы, дискуссия о формализме и натурализме). Они дают нам пример того, что можно назвать художественным бюрократизмом.
Художник, безоговорочно повинуясь условной традиции и не пытаясь сопротивляться тем опасным сторонам профессионального занятия искусством, которые связаны с чрезмерно узкой специализацией, воспроизводит формы, чуждые советской жизни. Он включает их в концепцию "мастерства", "овладения техникой", совершенно не считаясь с жизнью, с содержанием своей задачи, со своим мировоззрением. Совсем как сказано у Толстого: "почти физическая способность, независимая от ума и сердца". Чем виртуозней выработана такая способность, тем бюрократичнее, поверхностное отношение художника к формам искусства.
Поверхностность проявилась и в неглубоком отношении многих художников к дискуссии о формализме в 1936 году. Как отметит тогда Горький, эта дискуссия не была начата самими художниками, которые, казалось бы, сильнее всего должны были чувствовать потребность освободиться от идеологических и художественных пережитков декадентских "школ". Начало дискуссии было положено извне художественной среды — центральным органом партии "Правдой", призвавшей художников к социалистической сознательности, к противодействию дурным буржуазным влияниям, которые еще существуют в силу инерции. Естественно было ожидать, что в рядах самих работников различных искусств должны были сформироваться кадры людей, способных сознательно, во всеоружии марксистско-ленинской теории, отнестись к развитию социалистического реализма и противодействовать "стихийности", которая еще до сих пор мешает росту многих художников. Но эти кадры оказались недостаточными, и дискуссия, принесшая несомненную пользу, все же не дала тех результатов, каких от нее вправе была ожидать вся советская общественность. Многие из художников, зараженных формализмом, отнеслись к ней бюрократически; они на словах отреклись от формализма и продолжали делать, что делали.
Почти так же проходила в художественной и художественно-теоретической среде и дискуссия о вульгарной социологии. Вывески переменились с удивительной быстротой, но вульгарная социология далеко еще не ликвидирована и, приспособляясь к марксистско-ленинской терминологии, продолжает засорять художественную жизнь.
Вопрос о бюрократическом отношении к содержанию искусства шире вопроса о натурализме и формализме.
Адепты декадентства отступают, их ряды сильно поредели. Было время, когда они почти сплошь занимались перенесением психологических "проблем" буржуазного упадка на материал советской действительности. Развитие социализма разоблачило такого рода "литературу", и она исчезла. (Отдельные рецидивы — не в счет.) Но художники, внутренне не преодолевшие декадентства (по большей части, надо думать, не сознательно), нашли новую форму антиреализма в содержании. Одна из наиболее показательных форм этого антиреализма — это формальный, пустой бюрократический "оптимизм", который дает, на первый взгляд, социалистические, а в действительности мертвые, безыдейные произведения, равно бездейственные и никчемные с точки зрения эстетической и пропагандистской.
Подлинный оптимизм, которым проникнута творческая деятельность великих трибунов социализма, вырастает из глубокого познания диалектики всей истории человечества. Еще в те времена, когда власть капитала казалась непоколебимой, они предвидели и предсказали неизбежность конечной победы свободного социалистического человечества. Это предвидение, основанное на знании, освещает оптимистическим восприятием жизни даже самые мрачные картины капиталистического ада, которые давали Маркс и Энгельс, изображая английскую, а Ленин и Сталин — русскую жизнь. В труднейшие времена войны и блокады население Советской республики черпало бодрость из речей, из статей Ленина, Сталина, проникнутых уверенностью в победе светлого будущего. Оптимизм Ленина и Сталина — это оружие социализма в борьбе за коммунизм. Не закрывать глаза на то, что угрожает социализму извне и внутри страны; бесстрашно вскрывать все, что мешает его росту; безбоязненно изучать диалектические противоречия, которые встречаются на неровном пути, ведущем к освобождению человечества, — вот оптимизм трибуна социалистической революции! Таков был и оптимизм великого трибуна-художника Максима Горького.