В общем, узнав Авеля в лицо, Молот со звоном сбросил цепочку и впустил брата внутрь. С порога запахло свечным воском, можжевельником и кексами с гашишем. Из внутренней комнаты слышалось негромкое хоровое пение.
Растерев окоченелые руки, Авель принялся шарить по карманам исхудалого пальто, пока в ладони наконец не блеснула горстка монет. Он сделал взнос в граненую хрустальную вазу, дождался, когда монеты с характерным звоном достигнут дна, и поспешил пройти в зал, где уже начался обряд.
В комнате сгустился мрак, одолеваемый равномерным покачиванием свечных огней. На обшарпанном полу в кругу сидело человек тридцать, и все без имен, каждый называл себя в меру фантазии: Шторм, Берта, Арес, Оби-Ван и много-много других прозвищ, которые Авель не мог вместить в голове. В центре лежал человек без сознания, и немного подергивался. Вселившемуся в него демону явно было не по нраву священное пение. Ненавязчивым жестом Авель попросил Юпитера немного подвинуться, чтобы вклиниться в круг и подхватить молитву изгнания дьявола в синтезаторной аранжировке.
Ведомый каким-то предчувствием, Авель осмотрелся. Зал был обставлен аскетично: никаких диванов, никаких столов, раскинутые по стенам свечи выхватывали из мрака лишь очертания домашнего алтаря с пучками высохших веточек и зажженной курильницей, – плавно тянувшаяся волна сизого дыма била в нос травяными ароматами, в которых узнавался тот самый можжевельник и лаванда. Казалось, все осталось прежним с последнего приема, но Авель ощущал, что именно сегодня что-то изменилось. В кругу собравшихся он заметил новое лицо.
Совсем молодой парень, лет восемнадцати, похожий на скелет. Ей-богу, казалось, что стоит дотронуться до юноши, да что там дотронуться, дунуть в его сторону, как он развалится, рассыплется, распадется на отдельные части. Его острые кости туго обтягивала бледная кожа, глубоко впалые глаза лихорадочно бегали по комнате, а тонкие запястья были перевязаны застарелыми бинтами, – увидев его, сама смерть поежилась бы с перепугу. Потерянным взглядом парень смотрел на поющих, явно не зная слов. В попытках изобразить деятельность он лишь покачивался в такт с остальными. «Наверняка даже взнос не оплатил», – фыркнул про себя Авель.
Человек в центре круга зашелся безумным, надрывным криком и забился в судорогах, испуская изо рта пену. Чем сильнее он дергался, тем больше укреплялась всеобщая убежденность в происках нечистой силы. Юноша, которого так пристально разглядывал Авель, буквально был поражен изумлением, – ему впервые довелось наблюдать обряд очищения души от дьявола. Авель злорадно ухмыльнулся, гоня воспоминание, как сам, впервые увидев подобное, чуть концы не отдал со страха.
Пение смолкло. Еще с минуту одержимый дрожал всеми мышцами, а затем резко обмяк. В распахнутых глазах навечно застыл непередаваемый ужас, – он умер с пеной на губах и обмоченными штанами.
– Еще одна освобожденная душа вознеслась к Всевышнему.
Из круга поднялся невысокий человек с курчавой шапкой белых волос. Он был поразительно похож на одного из тех купидонов, которых печатали каждый год на открытках ко Дню влюбленных. Человек называл себя Вимоном, в честь священника Вимона – фигуры очень значимой для верующих Порт-Рея. Но тот Вимон, что стоял сейчас в центре круга, был больше, чем рядовым служителем церкви. Он значился пророком, исполняющим обязанности ангела на Земле. Ангел говорил с самим Богом и передавал его волю: отказаться от роскоши и богатства, молиться трижды в день, сидеть на диете из овощей, круп и Святого Духа. И, что важнее, Вимон был единственным в городе, кто не боялся противостоять тьме. Он взрастил в умах последователей горящую веру в очищение, которая направляла, точно огонь маяка. Знакомство с ангелом стало для Авеля знаменательным событием, ведь только тогда он понял, что вера не позволит жизни разлететься на куски, скрепит ее благой целью.
Когда начинал говорить Вимон, все замирали со вниманием и трепетом, ибо «тем, кто ангелу не внемлет, дорога в ад». Поэтому, стоило ему возвыситься, как зал охватила гробовая тишина, – в ад никто не хотел, там душно, шумно и кексики с гашишем вряд ли пекут. А про нескончаемые муки даже думать не хотелось, – уж Авеля в преисподней наверняка ожидали тонны вечной бюрократической работы.