Признавая их выводы, Кант, на подобии того как ранее это было в Древнем Риме, утверждал, что врожденная свобода и неотчуждаемый суверенитет возникли не по причине субъективного решения свободных воль, а в силу некого априорного (вечного) закона разума. В отличие от него Гегель полагал, что закон разума не является чем-то неизменным, подобно законам природы, а развивается, причем все самое разумное затем реализуется в действительности. Впоследствии эту идею диалектического исторического развития от него перенял Маркс, объявивший, что нет ничего раз и навсегда предустановленного Богом или разумом. Помимо них в 18-ом и 19-ом столетиях известный своим скептицизмом Давид Юм и Бентам утверждали, что никаких естественных прав не существует; в свою очередь, развитие естественных наук, эмпиризм и позитивизм еще более уменьшали веру в их существование.
Однако страшные и разрушительные последствия двух мировых войн вызвали новую волну интереса к идее естественного права, под воздействием которой в 1948 году была принята Декларация прав человека. В настоящее время под естественными правами, как правило, подразумевается определенная совокупность гражданских и политических прав, в их числе: право на жизнь, справедливый суд, свободу вероисповедания, свободу слова, участие в выборах, а также на защиту от половой, религиозной и расовой дискриминации.
Подводя черту всему сказанному можно утверждать следующее. С теоретической точки «естественное право» воспринимается как нечто неизменное; при этом не имеет значение, установлено ли оно Богом и существует в виде вечной идеи, априорным законом разума или изначально заложено в человеческой природе. Между тем с практической стороны вопроса данная концепция на протяжении последних столетий регулярно использовалась в качестве трудно оспоримого аргумента в политических прениях по поводу трансформации действующего законодательства по мере изменения условий социальной жизни (в этом случае содержание естественного права претерпевает изменения, как и само законодательство). Однако нас здесь интересует исключительно теоретическая сторона вопроса.
В этом отношении божественное происхождение естественного закона, постигаемые при размышлении вечные идеи или априорный закон, конечно, могут рассматриваться в качестве философской истины, но не социологического знания. В свою очередь, чтобы доказать существование неких, заложенных в природе человека, абсолютных норм, вероятно, требуется найти нечто изначально заложенное и неизменное в законодательствах (и прочих социальных регуляторных системах) всех времен и народов, что, по-видимому, не представляется возможным. Таким образом, у нас остаются, в сущности, два пути – либо согласиться с Юмом, Бентамом, Гегелем и Марксом и утверждать, что естественного права не существует, либо предположить, что его сущность не выражается в конкретных нормах.
Я полагаю, что под термином «естественное право» следует понимать право каждого живущего в сообществе индивида формировать социальные нормы и правила, и неважно какие именно: традиции и обычаи, корпоративную этику, законы и мораль или идеологию. В этом смысле естественное право есть политическое право. При этом последнее, как это принято ошибочно считать, не заключается в праве должностных лиц принимать политические решения, издавать законы или иметь право голоса на выборах в условиях представительной демократии – ибо такое восприятие политического права слишком узко, неполноценно и не отражает природу вещей (34). Возникло же оно исключительно по причине отсутствия строго и ясного разделения между политической и государственной властью.
Политическую власть ни в коем случае не следует смешивать с государственной властью – первая преследует преимущественно частные интересы, вторая общественную пользу, ибо в этом заключается ее сущность и истинное предназначение (злоупотребления государственной властью – это лишь, затуманивающее истину, субъективное искажение ее объективного предназначения). Что касается источника государственной власти, то им не является ни отцовство, как это полагал Роберт Филмер, ни народ, как это утверждали Локк и Руссо, а общественное благо. Источник нельзя персонифицировать с частными формами исполнения, которые меняются со временем: источник власти и форма ее приведения – разные вещи.