Против изложенной концепции механизма социальной эволюции можно выдвинуть следующие возражения. Во-первых, в концепции человека Гегеля духовные и культурные потребности человека возвышаются над его материальными потребностями и желаниями; удовлетворение первых первично, вторых вторично. Подобная модель природы человека весьма далека от реальных людей, которых мы видим вокруг себя. Очевидно, что она значительно уступает в реалистичности приземленным англосаксонским трактовкам человека Гоббса и Локка.
Во-вторых, гегелевский диалектический синтез предполагает, что он сохраняет только все самое лучшее из предыдущих периодов истории. Человечество как целое в ходе истории при смене предшествующей картины каждый раз переходит на более высокий уровень. Конечно, гибель или временный упадок отдельных народов случаются, тем не менее, человечество движется вперед к своей цели. Культурная картина народа (народный дух) может занимать различные позиции относительно культурных представлений прочих народов по отношению к текущей идеи мирового духа; однако сам мировой дух, стремясь реализовать абсолютную идею, всегда осуществляет поступательное движение. Однако это, несомненно, слишком оптимистический взгляд на вещи: к примеру, почти тысячелетние главенство Византии в мировой истории, – со времени падения Рима в 476 году и до взятия Константинополя турками-османами в 1453 году – известной своей авторитарной политической системой и коррупцией, ни с какой стороны нельзя считать прогрессом в деле свободы. Как известно, в своей знаменитой работе Эдуард Гиббон противопоставляет римскую эпоху прогресса византийскому застою (62).
В третьих, его концепция социальной эволюции фактически предполагает универсализацию регуляторных систем и форм правления у всех народов мира, иными словами, в итоге наступит конец истории. Ведь жажда признания и развитие идей свободы и гуманности, как размышление всеобщего духа о справедливом политическом и общественном порядке не имеют ни границ, ни национальностей. Между тем, двух с половиной тысячелетнее политическое и идеологическое противостояния Востока с Западом от Персии и Греции до Советского Союза и Соединенных Штатов, невзирая на поражающее воображение развитие научного и технологического знания, огромный рост производительных сил и коренное изменение социальной структуры, не дает нам возможности сделать такой вывод.
В четвертых, одна регуляторная система, а именно – религия в качестве одной из важнейших культурных сфер односторонне детерминирует другие (законы и мораль), что совершенно невозможно, так как у них общие задачи и цели, решая которые, они взаимодействуют и дополняют друг друга. В частности, это за три столетия до Гегеля понимал Макиавелли, который говорит: «там, где отсутствует страх перед Богом, неизбежно случается, что царство либо погибает, либо страх перед государем восполняет в нем недостаток религии» (63).
Производительные силы, производственные отношения и культурная надстройка
Концепция исторического материализма Маркса в основных своих положениях широко известна. В сущности, Маркс перевернул гегелевское соотношение между идеальным и материальным, по его мнению: «Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание» (64).
Суть исторического материализма, как теории социальной эволюции, в следующем. Производительные силы в виде имеющихся в руках общества орудий труда, технологии, рабочей силы и природных ресурсов вместе с производственными отношениями, под которыми понимаются права собственности на средства производства и узаконенные формы распределения создаваемого общественного продукта, представляют собою общественный способ производства (базис). В свою очередь, общественный способ производства определяет политический строй, а экономический базис и соответствующий ему политический строй, со своей стороны, совместно детерминируют всю совокупность психических и культурных явлений – религию, мораль, законы, философию, идеологию – именуемую надстройкой.
Сам Маркс в предисловии к «Критике политической экономии», помимо прочего, говорит следующее. «В общественном производстве своей жизни люди вступают в определенные, необходимые, от их воли независящие отношения — производственные отношения, которые соответствуют определенной ступени развития их материальных производительных сил. Совокупность этих производственных отношений составляет экономическую структуру общества, реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют определенные формы общественного сознания. Способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще» (65).