Еще один фактор можно было бы назвать девальвацией жанра. Страшенный, непроходимый фильтр, некогда воздвигнутый государством между читателем и писателем, сегодня рухнул. Деньги, интернет и много чего еще позволяют опубликоваться с неслыханной доныне легкостью. Андеграунд, духовная отчизна старшего поколения, практически прекратил существование, и на его обломках выросло то, что именуют «литературой отличников». В самом деле, что мешает молодому человеку – образованному, даже начитанному, владеющему языками – сесть да написать что-то, и скорее всего – фантастику? Читатель найдется, да, может быть, и издатель. То, что из этой милой комбинации выпадает такое понятие, как талант, никого не волнует.
Проблема эта очень не нова. Толстой, автор величайшего романа за всю историю литературы (искренне считаю, что не «одного из», а просто самого), описывает, как граф Вронский однажды решил заняться живописью. Вот послушайте: «У него была способность понимать искусство и верно, со вкусом, подражать искусству, и он подумал, что у него есть то самое, что нужно для художника». Как вы помните, он даже имел успех у образованной публики. Вронский был типичным «отличником», и это еще бы ладно, а ведь есть еще троечники и двоечники – возникает целый поток. В наше время даже можно сказать – бизнес-поток. Тут вспоминается уже Честертон: где лучше всего прятать лист? В лесу! Другими словами, где труднее всего отыскать искомый лист? Редкий росток одаренности теряется в буйных зарослях коммерческих и некоммерческих сорняков, и десяток читателей, может, и потратят время на поиски, но великое множество плюнет и махнёт рукой. Для них слово «фантастика» стало не то чтобы ругательством, но синонимом чего-то с душком низкосортности. На мой взгляд, детектив прошёл через те же испытания с куда большим успехом.
Однако фантастику, казалось бы, должна спасть ее самая знаменитая, недосягаемая для коньюктурных бурь сторона – провидческая, авангардная. Фантастика – полигон художественных новаций и технического предвидения. Волнуют не рыдания капитана Немо у портрета покойной жены, а восхитительная электрифицированность «Наутилуса». Но здесь на пути у нашего жанра встало и вовсе нечто глобальное и мистическое. Ситуация особенно шокирующая для людей моего поколения, избалованных неиссякаемыми фонтанами идей в шестидесятые и семидесятые. Кончились идеи, и предсказывать больше нечего. Сценаристы в Голливуде, похоже, застрелились залпом, и продюсеры тщетно трясут над их могилами многомиллионными чеками. Где премьера, которая не была бы ремейком? Где техническая новинка, не намеченная, скажем, в шестьдесят восьмом? Давно вышли сроки для всех предсказанных и подробно описанных освоений, изобретений, проникновений и созданий. Подозрительно закостенели фантастические перспективы. К слову, пробегите взглядом по афишам – сплошь «возвращение живых мертвецов» — тревожный симптом. В интернете народ рисует мрачные кривые количества открытий по годам, выводы следуют самые пессимистичные – новая НТР, хлеб писателя-фантаста, катастрофически задерживается. Картина складывается с такой удручающей полнотой, что становится не по себе. Если и впрямь считать нашу цивилизацию чьим-то биологическим экспериментом, то, похоже, мы действительно упёрлись в стенку чашки Петри. Что ж, дальнейший ход событий угадать нетрудно – экспериментатор отнесёт эту чашку в раковину и вымоет.
На этом поле невесёлых чудес еще немало интересного – хотелось бы поговорить о кризисе языка, об эпидемии пустоцветных сиквелов, приквелов и вбоквелов, о монстрах, рожденных безрыбьем, но едва ли стоит превращать это эссе в диссертацию. Просто помолчим в тишине пыльных библиотек, среди канувших в безвестность авторов и навеки ушедшего волшебства. Наверное, жанр подобен человеку – рождается, расцветает и умирает, фантастика – точно такая же песчинка в самуме истории, как и всё остальное. Пусть даже нас и вправду ждет яркий, но быстротечный финал во вселенской канализации – что ж, полюбуемся и, возможно, еще что-то напишем.