Это выступление Феликса застало педагогов врасплох. Они были так ошеломлены, что не успели принять никаких мер. Дома Феликс весело рассказывал обо всем этом, чувствуя большое удовлетворение от выполненного долга.
После этого случая отношение в гимназии к двум нашим младшим братьям резко изменилось, учиться им было очень трудно. А через год директор заявил, что лучше будет, если они переедут в другой город, ибо аттестата зрелости в Виленской гимназии им все равно не получить. И хотя братья учились хорошо, они вынуждены были уехать кончать гимназию в Петербург.
Чтобы не беспокоить меня своей нелегальной работой, Феликс в январе 1897 года переехал на другую квартиру, в Заречье (в дом Миллера), а в марте того же года перебрался в Ковно. Там через четыре месяца Феликса арестовали. Об этом я узнала только из его письма от 25 (13) января 1898 года из Ковенской тюрьмы.
Перед его отправкой в ссылку в Вятскую губернию я поехала в Ковно повидать брата и попрощаться с ним. Приехала я поздно вечером и, узнав на вокзале, где находится тюрьма, отправилась туда. Мне пришлось ждать всю ночь до рассвета у стен тюрьмы. Вдруг раздался стук открываемых ворот, и вслед за этим послышался звон кандалов. Я очнулась, подошла к воротам, из которых в окружении жандармов медленно выходила партия заключенных. Они были закованы в кандалы. Среди них был и Феликс. Сердце мое сжалось, когда я увидела брата. Я заплакала. Я пыталась подойти к нему, но жандарм не разрешил, и я услышала несколько слов Феликса:
– Успокойся, не плачь, видишь, я силен и напишу тебе.
Это был его первый арест и ссылка. Ему было тогда 20 лет. В этот первый раз, как и во все остальные, он был силен духом и уверен в правоте своего дела. Он знал, что все выдержит и доведет свое дело до конца.
Из ссылки он писал мне, выражая надежду, что скоро вернется. По письмам было видно, что он непоколебим.
В конце августа 1899 года Феликс бежал нз ссылки в Варшаву. Но там его вскоре снова арестовали и сослали в Сибирь. Оттуда он также удачно бежал и явился в Поплавы, к нашей двоюродной сестре Станиславе Богуцкой. Привожу ее рассказ:
«В один сентябрьский полдень 1902 года неожиданно в дом вошел Феликс. Вид у него был усталый, одежда порвана, на ногах дырявые сапоги, ноги опухли от долгой ходьбы. Но, несмотря на усталость, Феликс был весел и очень доволен своим возвращением. Он сразу начал играть с детьми, которых очень любил. Умывшись и переодевшись, он вместе со всеми сел обедать. Во время обеда Феликс много рассказывал о ссылке, о том, как он бежал со своим товарищем в лодке. На следующий день он отправился к своим друзьям Гольдманам, а затем уехал в Краков».
Перед отъездом за границу Феликс приехал ко мне в Мицкевичи Слуцкого уезда. Возвращаясь с прогулки с детьми, я увидела Феликса, сидящего у нас на крыльце. Несказанно обрадованная, я бросилась его обнимать, а он шепнул мне: «Я Казимир».
Четырехлетний сын мой очень удивлялся, что я называю его то Казик, то, забывшись, Феликс, и спрашивал: как же зовут дядю? Феликс всегда был очень осторожным и просил меня называть его Казимиром, чтобы кто-нибудь случайно не узнал, что он здесь. Через два-три дня Феликс уехал за границу, и я стала получать от него письма из Швейцарии.
Следующая наша встреча произошла в 1909 году, когда он в третий раз удачно бежал из ссылки.
Зимой 1909 года мы жили в Вильно на Полоцкой улице. Как-то к концу дня я получила письмо из Сибири от Феликса, но не смогла его сразу прочитать, занятая детьми. Только уложив их спать и освободившись от остальных хлопот, часов в 11 вечера, я распечатала письмо и села его читать. Не успела я дочитать до конца, как раздался звонок в сенях. Я была страшно удивлена такому позднему звонку и, подойдя к двери, спросила: