Нашествие кланов
Телевизионное переживание перемен закончилось. «Цивилизованные» верхушки новых айсбергов, «политические крылья», использующие терроризм своих подпольных единомышленников для публичного торга и государственного шантажа, как Арафат — Хезболлу, Масхадов — Басаева, — всего лишь телевизионные псевдонимы тех подспудных масс, которые пришли в движение и набирают слепую и разрушительную скорость. Именно в интенсивном политическом торге, в активности международной бюрократии, становящейся все более детальной [7] и изобретательной, созревают угрозы, перед которыми бессильны государственный аппарат и право. Легитимизация сепаратизма, отказ от нерушимости границ, «прагматическое» сосуществование с терроризмом — это новая эпоха передела, новая мировая война, лишь по случайности остававшаяся на периферии массового сознания и политического масскульта.
11 сентября 2001 года и 23 октября 2002 года война пришла в национальные центры, в прямой эфир, где обыватель и политик могли наблюдать себя в качестве непосредственных мишеней. Этой угрозе уже нельзя определить место на окраине, локализовать её в рамках географических, этнических или социальных «меньшинств». Она внутри ежедневной политической риторики. Она уже часть современного языка. Ориентация общества в современности уже немыслима без самоопределения в контексте растущего числа политических, этнических, религиозных, территориальных сепаратизмов. Для них теперь самозаконная воля даже самой малой группы активистов выше свободы личности и национального «общего блага». Для человека девяностых слово «партизаны», прежде однозначно позитивно и героически окрашенное, уже не обозначает акт вневойсковой самозащиты от иноземных оккупантов и не отсылает к 1812 году или белорусским и брянским лесам 1942-го. Оно именует десятилетиями длящееся восстание подпольных кланов, тесно связанное с наркобаронами, пытками, заложничеством, терактами, марксистским и религиозным фанатизмом. Неизбежной жертвой партизан становятся поверившие послевоенному «вечному миру» обыватели, институты их центральной и национальной власти. Гвардией партизан «становятся» — меньшинства, управляемые мафиозными и этническими кланами. Среднеевропейским «цивилизованным» хуторским, кулацким, инженерско-учительским, соседским и дачным сообществам эти кланы противопоставляют новые «железные батальоны» этнических, батрацких, бандитских сообществ.
Защищаясь от нашествия кланов, дробящего стабильную обывательскую среду, личность стремится под покров постимперской власти — будь то бюрократическая «партия власти» или политкорректная «единственная супердержава». Но бюрократическая и политкорректная власть гнётся под нашествием кланов, выбирая из них те, с которыми можно было бы договориться. Договориться нельзя. И вновь близок день, когда очередной прирученный Римской империей варвар захочет стать императором Рима.
Террор сопредельных территорий
Как с этим может бороться государство? По каким линиям каких границ оно хочет строить «бетонные» стены и полосы безопасности? Как бы ни была опасна агрессия бандитских групп с сопредельных территорий, главная угроза исходит от самих территорий: от слабости их центральной власти, от непрекращающегося потока трудовой миграции, от традиционной транснациональной этнической мафиозной инфраструктуры, от приграничного бизнеса (контрабанды, оружия, наркотиков, беженцев), коррумпирующего местные органы власти на сотни километров вглубь национальной территории, от формального и неформального шпионажа и т.п.»
В общем, тенденции развития «гражданского общества» на основе идей индивидуализма М.Колеровым обрисованы верно, за исключением того, что на Западе царит не массовый пацифизм: обыватель там не миролюбив, а мелочно своекорыстен и его неутолимая боязнь даже дискомфорта (а не то, что реальных угроз его жизни) вынуждает практикующих политиков, — избираемых беззаботно-безответственным политически близоруким обывателем, — придавать статус «высокой договаривающейся стороны» всякому отщепенцу, который способен устойчиво терроризировать обывателя и шантажировать угрозой террора политиков как внутри страны, так и за её пределами [8].
И соответственно остаётся сделать вывод о том, что при сохранении в дальнейшем того качества культуры, которое сложилось на Западе и которое навязывается России после 1991 г. в качестве якобы естественной для человека, обывателю в перспективе придётся принять одно из двух:
· либо всеохватывающую опёку «гестапо» или «инквизиции» с неизбежными злоупотреблениями властью со стороны персонала такого рода служб, которым в перспективе придётся стать надгосударственным глобальным сообществом [9];
· либо разгул мафиозно организованной уголовной и политически-экстремистской вседозволенности пришлых мигрантов из неблагополучных регионов [10] и тех своих соотечественников, кого старшие поколения не сумели зачать, родить и воспитать по-человечески и дать им образование, отвечающее потребностям общественного развития в наши дни.
При сохранении и распространении культового индивидуализма, иногда однако способного к корпоративности, что свойственно западному образу жизни, в случае отсутствия «гестапо» обыватель обречён столкнуться именно со вторым явлением при робких попытках уголовной полиции реагировать постфактум на уже свершившиеся преступления против личности и юридических лиц, большей частью мафиозно организованные.
Дело в том, что господствующая на Западе юридическая традиция ориентирована на разрешение межличностных конфликтов и конфликтов юридических лиц между собой, а также — на подавление индивидуальной преступной деятельности мелко бытового характера, не имеющей долговременных интересов экономического (в том числе и макро-) и политического характера и стратегий их осуществления так или иначе организованными коллективными усилиями. Именно последнее и отличает мафии — организованную профессиональную преступность — от индивидуальной преступности на бытовой почве. Кроме того, мафии действуют по целесообразности, не обременены бюрократическими процедурами, свободны от внутреннего саботажа и некомпетентности своего «персонала»: такие субъекты, если даже ненароком оказываются в рядах мафий, то отторгаются ими вплоть до физического уничтожения. Эти качества обеспечивают мафиям более высокое быстродействие, нежели структурам государства. На этом основана их способность оказать адресное давление на того или иного чиновника государства или на его начальника, которые оказываются беззащитными по отношению к мафиозному давлению, способному прийти с любой стороны в любое время; то же касается и членов семей тех лиц, в придании деятельности которых определённой направленности заинтересованы мафии.
Соответственно, если общество порождает организованную преступность, то чтобы защитить личность от мафиозного рабства государство обязано либо узаконить принцип коллективной вины и ответственности «на полную катушку» участников коллективной преступной деятельности, освободив органы охраны правопорядка и суды от обременительной процедуры определения «доли вины» каждого из соучастников преступления [11]; либо — хотя бы в кризисные периоды — допускать работу спецслужб в командно-оперативном режиме по целесообразности, включая и применение оружия на поражение без предупреждения; либо сочетать и то, и другое. Т.е. именно «полицейское государство» способно пресечь мафиозную деятельность, если само общество порождает организованную преступность [12].