Он тяжело переживал свое положение. Недавно еще общительный, любитель выпить в компании, сыграть в покер, он стал сторониться своих приятелей, всё больше погружался в себя и перестал общаться даже с немногочисленными друзьями. К тому же после протеста ревизора, направившего в Вашингтон жалобу на прокурора, отказавшегося возбудить дело против Портера, дознание возобновили. Привлекать или не привлекать его к суду, теперь должна была решать судебная коллегия. Ее сессия состоялась в июле в Остине. Мистер Грей, ревизор банка, выступил свидетелем обвинения — он утверждал, что кассир У. С. Портер не только допускал ошибки в отчетности, но виновен в растратах и хищении средств. Вице-президент банка, представ перед «большим жюри», напротив, свидетельствовал в пользу кассира и настаивал, что речь может идти только о халатности, а не о злом умысле. К сожалению, «большое жюри» не смогло заслушать показания других вызванных свидетелей (все они были настроены в пользу обвиняемого). Была ли то халатность прокурора, который не направил им повестки, или, как он утверждал на сессии, они действительно не могли прийти на заседания в «силу неодолимых обстоятельств» (болезни, отсутствия на территории штата и т. д.) — не очень важно. Важнее, что судебное следствие могло вынести (и, скорее всего, вынесло бы) вердикт: «нет оснований для привлечения к суду по обвинению в растрате». Но, поскольку свидетели не опрашивались, решено было заслушать дело позднее, на следующей сессии — в феврале 1896 года.
Сам Портер не присутствовал на сессии. Но, конечно, знал о том, что там происходило, и был уверен, что дело будет решено в его пользу. Во всяком случае, в этом его заверяли и руководство банка, и мистер Роч, и знакомые последнему юристы.
Едва закончилась судебная сессия, как «забрезжил свет»: Крейн не забыл о просьбе компаньона подыскать работу. Но в Чикаго ничего подходящего, на его взгляд, найти не удалось, и он обратился к старшему брату. Тот жил в Вашингтоне, был известным и весьма влиятельным журналистом. Будучи знаком с «Роллинг стоун», порекомендовал Портера редактором юмористического отдела в одну из столичных газет. Его брали на работу! Известие об этом Портеры получили в начале августа и сразу же решили переезжать в Вашингтон. В очередной раз была изъята со склада мебель (в который раз помещенная туда в марте), распакована, — но не для того, чтобы отправить ее поездом, а чтобы продать — так решила Атоль. На новом месте она хотела начать новую жизнь, и чтобы все у нее было новым. Пожалуй, Атоль и радовалась больше всех предстоящему: как всегда, ее невозмутимый супруг держал эмоции при себе. Предотъездная ли суета или связанное с хлопотами нервное напряжение переутомили ее и внезапно вызвали резкое обострение легочной болезни[132]: она вдруг сильно раскашлялась, и горлом пошла кровь. Приступ свалил ее с ног, она так ослабла, что почти не вставала с постели. Вердикт врачей был единодушен: ни о каком переезде не может идти и речи. Он просто убьет ее. Атоль настаивала, чтобы Уилл отправлялся один. Она с дочкой приедет к нему, когда болезнь отступит и она окрепнет. Но перспективы ремиссии были отдаленными, да и само течение болезни врачи предсказать не могли: могло случиться всё что угодно — вплоть до трагичного финала. Оставить жену в таком состоянии Портер не мог, и от переезда в столицу пришлось отказаться. В Вашингтоне ждать не стали, и работу он потерял.
Казалось, всё вернулось на круги своя — к безденежью и отсутствию постоянной работы. Но порой, кажется, и без нашего участия обстоятельства вдруг складываются к лучшему, приходят добрые вести, и судьба улыбается. Так и случилось. В самом начале осени из Хьюстона, из редакции весьма солидной тамошней газеты «Пост», Портеру пришло письмо, а в нем — приглашение стать штатным сотрудником. Это было неожиданно, ведь сам приглашаемый никаких действий в этом направлении не предпринимал. А получилось вот как. Один из приятелей Портера, Эд Маклин, без его ведома выслал экземпляр «Перекати-поля» редактору «Пост» полковнику Р. Джонстону с запиской, что газета, ввиду финансовых затруднений, прекратила существование; ее создатель был бы заинтересован писать для «Пост». Полковнику газета понравилась, и он предложил Портеру работу. Полковник писал: «…поскольку в настоящее время в газете нет вакансий, должность эта — “литературного сотрудника общего профиля” — создается специально, с жалованьем пятнадцать долларов в неделю»[133].
132
Миссис Портер винила в болезни дочери иное. В самом начале лета Атоль узнала, что в семье бедняков на окраине города от туберкулеза умирает шестнадцатилетняя девушка. Ни на врачей, ни на лекарства, ни на усиленное питание денег у них не было. И Атоль, человек эмоциональный и сердобольный, стала ухаживать за девушкой: «подкармливала» ее, как могла, развлекала. Даже подарила ей свое (единственное!) колечко с бриллиантом (подарок мужа). Ходила она к ней ежедневно — до самого приступа. В этих визитах мать и видела причину болезни. Конечно, об инфицировании речь здесь едва ли может идти — Атоль и так носила в себе болезнь. Но эмоциональный фон, вероятно, сыграл свою роль и «помог» болезни.