Можно предположить, что в ту пору Портер был вполне доволен своей жизнью. Но, как уже говорилось, радости в его глазах не было. И причина не только в меланхолическом темпераменте. Не могла не преследовать мысль о грядущем повторном судебном расследовании его дела. Человек другого склада, возможно, и не вспоминал бы о нем (или, во всяком случае, не слишком беспокоился), памятуя о двух предыдущих разбирательствах, которые закончились благополучно. Но не Портер. Может быть, чувствовал свою вину (мы не знаем ее масштабов, но, скорее всего, она таки была) или каким-то шестым чувством предвидел, что в третий раз добром это кончиться не может.
Предчувствия не обманули. В феврале 1896 года в Остине состоялась очередная судебная сессия. В числе рассматриваемых было и дело Портера. На этот раз (прокурор позаботился) все свидетели явились. Расстановка сил была примерно та же: ревизор требовал привлечь бывшего кассира к суду, вице-президент банка настаивал, что в действиях Портера не было злого умысла. Но тут произошло нечто неожиданное: против журналиста дал показания старший кассир (он же главный бухгалтер и, кстати, племянник президента банка). Что было тому причиной? Скорее всего, обычная человеческая подлость, страх и эгоизм. Видимо, этот человек опасался, что могут поднять бухгалтерские книги, сверить отчетность и за тот период, что он сам непосредственно исполнял обязанности кассира. А там, вероятно, тоже было не всё чисто. Перипетии слушания довольно подробно изложены в книге Дж. Лэнгфорда[140]. Но едва ли они интересны российскому читателю — нашему современнику. Укажем только, что на этот раз было принято иное (и совершенно неожиданное для большинства участников слушаний) решение: дать делу ход, привлечь У. С. Портера в качестве ответчика по обвинению в растрате и заключить под стражу. В тот же день, 14 февраля, в Хьюстон была отправлена телеграмма с указаниями местному шефу полиции арестовать Портера и под конвоем препроводить в Остин.
Вот что вспоминал У. Синклер — непосредственный свидетель ареста: «В тот день капитан Джек Уайт, глава хьюстонской полиции и мой давний друг, встретил меня на улице и сказал: “Нужен твой приятель, Уилл Портер, мне приказано доставить его на станцию. Я обязан арестовать его. Посмотри, он сейчас должен быть в офисе”… Тем же вечером его под конвоем доставили в Остин»[141].
Об аресте уведомили редактора газеты, а тот по телеграфу передал известие в Хьюстон Эду Маклину, что его приятеля везут в Остин и необходимо добиться от судьи решения об освобождении Портера под залог. Маклин сообщил об этом мистеру Рочу. Тот нашел людей, готовых поручиться за зятя. Вместе они направились к судье, который выписал ордер об аресте.
Тем временем — ночью, арестованного, в наручниках — Портера привезли в Остин. На вокзале, кроме наряда полиции, его встречал и Маклин. По словам последнего, его приятель «молчал и не был расположен к разговорам». Было видно, что он очень подавлен. Единственная фраза, которую произнес Портер, звучала как оправдание: «Я ошибся при выплате на пятьсот долларов»[142]. Его отвезли в полицейский участок и заперли в камере.
На следующий день состоялось заседание суда об освобождении под залог. Ходатайствуя о назначении залога, защита (об адвокате позаботился мистер Роч) указывала, что у обвиняемого на руках больная жена (после известия об аресте мужа Атоль вновь слегла) и маленькая дочь, а он является единственным кормильцем, поэтому суд может не беспокоиться о том, что обвиняемый скроется. В его пользу также свидетельствовали уважаемые граждане Остина. Судья Мэкси внимательно выслушал доводы защиты и после обеда назначил сумму залога — две тысячи долларов. В тот же день она была внесена, и вечером 16 февраля У. С. Портер вновь оказался на свободе.
После освобождения, той же ночью, поездом, он выехал в Хьюстон к жене и дочери. Впрочем, он мог не беспокоиться о них — сразу после известия об аресте зятя туда же поспешила теща, миссис Роч. Она взяла на себя заботу о дочери и внучке, занялась хозяйством, освободив Уильяма от домашних дел и дав ему возможность сосредоточиться на работе в газете.
Вот ведь как интересно. Даже трудно представить, каким бы образом развивалась ситуация, если бы нечто подобное случилось в наши дни, с нашим соотечественником. К чести коллег-журналистов Портера и (что, видимо, еще важнее!) руководства газеты, никто от него не отвернулся. Напротив, ему подняли зарплату до максимальной ставки, предлагали адвокатов, к которым следует обратиться, советовали, какую линию защиты выбрать, настаивали, чтобы он нанял юристов для подготовки к суду и т. п. Но Портер отказывался обсуждать всё это. Лишь отвечал, что подготовка к процессу идет. На самом деле никакой подготовки не было. Он явно находился в депрессии, хотя на работе это никак не отражалось.