Что интересно — писатель предлагал свои рассказы и в другие издания (например, в «Смарт сет», «Мансиз мэгэзин» и др.), но, видимо, что-то не удовлетворяло его в этих журналах (возможно, ставка оплаты, или обижала форма отказа, или что-то другое[224]), и «право первой ночи» тогда, в самом начале, неизменно принадлежало «Энелиз». До конца того же 1901 года О. Генри отправил в журнал еще три истории: «Исчезновение Черного Орла», «Друзья в Сан-Росарио» и «Cherchez la Femme». Так что Гилмэн Холл беспокоился напрасно, и, напротив, совершенно прав был его начальник, мистер Смит, советуя «не виноватить» автора, а выслать дополнительные 100 долларов «на дорогу».
Итак, в начале апреля 1902 года О. Генри появился на пороге редакции «Энслиз». Предоставим слово Р. Даффи:
«Вечерело. Догорал чудесный весенний день, когда он появился в здании на углу Дуэйн и Спринг-стрит. Мальчик-портье принес визитку, на которой значилось имя “Уильям Сидни Портер”. Не помню, когда мы узнали, что “О. Генри” только псевдоним, но думаю — в процессе переписки, предшествовавшей его появлению в Нью-Йорке. Полагаю, однако, что случилось это, когда мы готовили очередной годовой проспект и спросили, что обозначает буква “О”. Нам необходимо было знать его имя. […] Он сообщил: “Оливер” и под таким именем впервые появился в нашей издательской рекламе — как Оливер Генри.
[…] Таким образом, облик этого человека так и не успел сложиться в нашем воображении до тех пор, пока мы с ним не встретились лично. Одет он был в темный костюм с галстуком в яркую полоску. В руках нес черный котелок с высокой тульей, ступал упругим бесшумным шагом. Встретив его впервые, тем не менее, мы сразу ощутили присущую ему сдержанность. Причем порождена она была отнюдь не провинциальной скованностью, но, скорее, его внутренней настороженностью»[225].
О том, что было дальше, рассказывал уже сам О. Генри:
«С трепетом и предосторожностями они (Г. Холл и Р. Даффи. — А. Т.) сопроводили меня к кабинету издателя, мистера Смита, который довольно бесцеремонно выпроводил их восвояси, затворил дверь и усадил меня в кресло. Предполагая, что всё это лишь прелюдия и сейчас последует нечто значительно менее приятное, я пробормотал слова признательности, поблагодарил за великодушие и щедрость и стал заверять, что он не ошибся.
— Не стоит благодарности, мой дорогой, — прервал он меня. — Я родился и вырос в Питсбурге и только счастлив, что помог вам сбежать оттуда»[226].
Так что прием, оказанный О. Генри в «Энслиз», был самым радушным. Тем более что писатель, как оказалось, приехал не с пустыми руками, а привез с собой несколько новых рассказов, часть из которых вскоре увидели свет на страницах журнала. Конечно, это вовсе не гарантировало, что и в дальнейшем всё будет так же замечательно, но такое начало, безусловно, радовало нашего героя.
После визита О. Генри к боссу Холл и Даффи повели его на экскурсию: показать окрестности, Медисон-сквер, погулять по центру города. Но, как вспоминал один из гидов писателя в той прогулке, их подопечный был невнимателен, слушал «вполуха», почти не обращал внимания на «красоты» и достопримечательности. В конце концов один из них не выдержал и спросил: «В чем дело, Билл? Вам что — неинтересно?» На что тот ответил: «Как, к черту, я могу наслаждаться вашими красотами, когда мои новые ботинки ужасно жмут?»
Эпизод красноречивый. Хотя бы тем, что, собираясь в редакцию «Энслиз», наш герой приоделся. Причем совершенно очевидно, что обновил гардероб он уже в Нью-Йорке. Стремление выглядеть элегантно — характерная черта О. Генри. Нельзя не согласиться с мнением И. Левидовой, утверждавшей: «Полная джентльменская выкладка была у О. Генри не прихотью, не проявлением дешевого фатовства, а своего рода защитной оболочкой, чем-то вроде черепашьего домика-панциря»[227]. Правда, нередко, как мы видим, это влекло и определенные неудобства — вроде того, что описано. Но едва ли они его смущали. Он любил красиво и дорого одеваться. Отчасти по этой причине ему обычно денег недоставало: шляпы, котелки, галстуки, костюмы, башмаки, лайковые перчатки, трости и т. п. — всё это, конечно, обходилось недешево.
Стоит обратить внимание и на манеру разговора. С малознакомыми людьми (то есть почти со всеми) Портер разговаривал нарочито простовато — с южным (техасским) акцентом, упрощением и нарушением грамматики, умышленно насыщая свою речь барбаризмами, ковбойскими словечками и оборотами. К сожалению, в переводе всё это теряется, и читателю остается одно — поверить автору на слово. Но и эта речевая манера тоже, конечно, была защитой — органичной составляющей не только литературной, но и человеческой маски — человека и писателя по имени О. Генри.
224
Правда, надо сказать, что в другие издания рассказы отправлялись обычно после того, как были отвергнуты Ainslee’s.