К тому же их общение не ограничивалось встречами тет-а-тет с рассказами о работающих женщинах. Через четыре года после смерти О. Генри в воспоминаниях, опубликованных в журнале «Писатель», мисс Партлан писала: «Я нередко собирала вечеринки для своих подружек, и он обычно принимал в них участие. Он сам просил меня брать его с собой, просил только, чтобы я не говорила, что он писатель. Никто из моих друзей и не догадывался, что мистер Портер в действительности тот самый гений, который глубоко проник в их жизнь. Он был совершенно незаметен. “Незаконченная история” и “Третий ингредиент” взяты им напрямую из жизни»[264]. В одном из интервью она припомнила другой эпизод: «Однажды группа сотрудниц большого универсального магазина устроила обед. Были среди них продавщицы, офисные сотрудницы. Я попросила О. Генри присоединиться к нам, чтобы он сумел схватить саму атмосферу их каждодневной жизни. С добродушной улыбкой, но и с огромным вниманием он слушал их простую речь, внимал незатейливым выражениям радости, вслушивался в их истории об интригах и борьбе за существование, о той разобщенности и давлении, что пронизывают рутинную атмосферу любой большой компании. Когда прощались, он сказал мне: “Если бы Генри Джеймс попал в такое место, он сочинил бы Великий Американский роман”»[265]. В другой раз Анна пригласила его на вечеринку с рабочими и работницами фабрики, в которой принимал участие и ее отец, механик фабрики. Она вспоминала, с каким восторгом погрузился писатель в атмосферу незамысловатого праздника этих простых людей. «Он танцевал, насвистывал, с азартом играл в лото и выкрикивал номера, заразительно смеялся, когда ошибался. Никому и в голову не могло прийти, что он не иной, а такой же, как и они, простой работяга»[266]. Сколько было еще таких «походов» — бог весть! Но то, что они были, их было много и каждый из них ложился в писательскую копилку — не подлежит сомнению.
Поскольку речь зашла о «творческой кухне» О. Генри, нельзя не упомянуть и еще о двух важных моментах. Первый касается тех самых «работающих женщин», другой — более общего характера.
Однажды писателя спросили: если он так интересуется положением этих несчастных продавщиц и они занимают такое большое место в его рассказах, то почему не идет в универсальный магазин, чтобы наблюдать за ними на их рабочем месте? Нет ли у него в планах такого исследования?
«Конечно, нет, — отвечал писатель, — не стоит изучать этих девушек в универсальном магазине; их подлинная натура открывается не на работе, а вне ее. Настоящую историю не сочинить с помощью арифмометра»[267].
У. Уильямс, который тесно общался с О. Генри в течение нескольких лет, совершенно справедливо утверждал: «Он изучал свою рыбу в воде, а не на суше. […] Охотничьими угодьями О. Генри были тротуары Нью-Йорка, парки, рестораны и забегаловки всех сортов, бары и салуны, включая скрытые от досужих глаз задние комнаты самых скверных из этих заведений. Он охотился у витрин шикарных продовольственных магазинов на Шестой авеню и на перекрестках Двадцатых улиц. Время от времени его можно было заметить в обеденных залах отелей на Тридцатых улицах или в ресторанах классом повыше на Бродвее. Но совсем не часто. Он не имел ничего против Пятой авеню, но Пятая авеню[268] ему была не интересна. Тот тип людей, который его действительно интересовал, вырос не здесь и не здесь проводил свою жизнь. Он не хотел выклевывать по крупицам из Четырех Сотен[269] (речь идет о представителях самых богатых семейств Америки — обитателях Пятой авеню. — А. Т.), но предпочитал выхватывать куски жизни Четырех Миллионов (население Нью-Йорка в начале XX века. — А. Т.)»[270].
Впрочем, «нью-йоркская вселенная» О. Генри была не слишком велика. Ему не было нужды последовательно — район за районом, квартал за кварталом — изучать весь огромный город. Его «охотничьи угодья» включали прежде всего Ирвинг-плейс и ближние окрестности — и покидать их особой необходимости не было: всё многообразие человеческих типов и коллизий — комедий, трагедий и мелодрам носили в себе те, с кем он общался здесь. В связи с этим, кстати, однажды в разговоре с Гилмэном Холлом О. Генри заметил: «Я себя чувствую так, словно всю свою жизнь прожил на каждой из нью-йоркских улиц, где каждый дом полон сюжетов»[271]. А позднее, в своем единственном интервью (в 1909 году), выразился еще более определенно: «Люди говорят, что я хорошо знаю Нью-Йорк. Замените Двадцать третью улицу в одной из моих нью-йоркских историй на Мэйн-стрит, уберите Флэтирон-билдинг (небоскреб на пересечении Бродвея и Пятой авеню. — А. Т.) и вставьте Таун-холл (то есть Городской совет, который есть в любом более или менее крупном населенном пункте страны. — А. Т.), и рассказ останется столь же правдивым — а действие его может развиваться в любом городе Штатов. Во всяком случае, надеюсь, что могу сказать это о любой из своих историй. Поскольку рассказ предполагает правдивое изображение человеческой натуры, всё, что вам нужно — лишь поменять местные реалии, а город подойдет любой. И если у вас всё в порядке с глазами — можете не замечать чалмы и набивные халаты, — тогда вы увидите, как перед вами парадным строем вверх и вниз по Бродвею проходят все персонажи из “Тысячи и одной ночи”»[272].
265
Ibid. Р. 123–124.Джеймс (James, 1843–1916) Генри — выдающийся американский писатель-романист, одна из ключевых фигур в развитии реалистической традиции в литературе США.
268
На Пятой авеню расположены самые дорогие магазины одежды, драгоценностей, парфюмерии, предметов роскоши и т. д.
269
Уильямс обыгрывает фразу из предисловия к сборнику рассказов «Четыре миллиона», который был издан «Макклюрс» в 1906 году. Вот тот самый фрагмент, который имеет в виду Уильямс: «Не так давно кто-то высказал идею, что в городе Нью-Йорке найдется лишь “Четыре Сотни” людей, по-настоящему достойных внимания. Но появился другой человек — и он был куда мудрее — посмотрел по-другому и нашел, что людей этих значительно больше, и создал о них эти маленькие истории, что и составили “Четыре миллиона”».