Возможно, не столь и непроходимая – если и не для нас, то во всяком случае для человека Ренессанса. Ведь этот человек действительно принадлежит и в высшей степени синкретической эпохе – единственной в своем роде эпохе мировой истории, когда всё со всем уживалось настолько тесно, что даже самые крайние противоречия обязательно ходили парой. Неслучайно формулой времени, которую в той или иной форме повторили все хоть сколько-нибудь значительные деятели Ренессанса, стало совпадение противоположностей Николая Кузанского, по магической номенклатуре Бруно – представителя немецкой мистики, а значит законного наследника мудрости великого Гермеса. Кузанец учил, что в бесконечном Боге абсолютный минимум и абсолютный максимум совпадают – а как же иначе, если логическое противоречие работает только с конечными данными? Раз так, то само по себе противоречие – только ошибка нашего бренного, несовершенного, фатально конечного рассудка (заметим: ошибочно противоречие, а не, скажем, датировка герметического корпуса). Этим рассудок и отличается от ума – вот в настоящем, следовательно, божественном уме, способном по счастью объять необъятное, всё должно совпадать со всем без всяких противоречий и праздно-логических трудностей (о том, не превращает ли он тем самым божественный ум в какую-то нерасчлененную кашу, Кузанец особо не задумывался). А следующим шагом мы просто перенесем это свойство ума – т. е. гносеологию – на нашу модель мироздания – т. е. на онтологию – и получим тем самым надежное основание для всякого рода магических, синкретических построений: мало ли что логика, но маг, способный припасть к божественной мудрости, прекрасно осведомлен, что глаз – это солнце, потому что тоже круглый и связан со светом, а бабочка – это архангел, потому что тоже крылатая. По сути «закон» аналогии – это и есть закон совпадения противоположностей, потому что при совпадении минимума и максимума весь бесконечный ряд явлений между этими крайними терминами превращается в одно бесконечное совпадение, в котором любое различие – это ошибка, а не фундаментальное положение формальной логики. Поэтому человек Ренессанса – это человек тождеств и совпадений, для которого А = А потому и только потому, что А = В = С и так далее – до бесконечности, темной и сплавленной в некоторое пятно.
Поэтому нас не должно удивлять, что видный ученый оказывается волшебником, что, скажем, великие открытия (или даже пере-от-крытия) Коперника используются им для защиты еще более великой египетской религии Солнца. Здесь всё возможно, и набожный христианин Фичино вызывается лечить людей (желательно зажиточных) с помощью астрологических талисманов, ученейший и утонченный гуманист Пико штудирует каббалу, а первый эрудит своей эпохи Бруно уверен, что звезды являются также богами античного пантеона. По Кассиреру, в этом всё существо нового фаустовского человека, нацеленного на бесконечный охват бесконечного мира.[7] Петр Бицилли в свою очередь отмечает, что человек Ренессанса подобен богу, который теперь понимается динамически – по направлению к ускользающему пределу.[8]
Титан Возрождения – потому и титан, что его слишком много, и больше, и больше, и вот он уже готов лопнуть, но всё равно продолжает сопрягать всё со всем без всякого различения (вот и еще одна знаменитая формула Кузанца: quodlibet est in quodlibet – всё что угодно во всем чем угодно; эту формулу Бруно припишет Анаксагору – не без причин). И не забудем, что титанизм изначально связан со страданием – как раз-таки с карой за чрезвычайное, за неистовую чрезмерность (наверное, греки, великие блюстители меры, придумали этих титанов себе в назидание). Суровый А. Ф. Лосев ругал Ренессанс именно за этот губительный и чреватый большими ошибками титанизм. Но эта эпоха и не могла быть другой – в ней человек за короткий срок открыл в самом себе и в мире вокруг столько нового и чудесного, что не мог не схватить, скажем так, лихорадочного головокружения от успехов, такую болезнь, которая парализует логику. И поразительно вовсе не то, что великие открытия смешивались тут со всякой сомнительной всячиной. Поразительны, разумеется, сами эти открытия, а всячины ведь всегда было много – не то что открытий, тем более такого калибра.
Выходит, что путь Джордано Бруно – это действительно типический путь ренессансного мага, если понимать под последним этакого синкретического энтузиаста, человека без меры и без границ. Его биография – коснемся ее совсем кратко – пестрит совпадениями всяческих максимумов и минимумов.