Как она медлительна, Наташа, будто это не ее руки и не ее пальцы! Она смотрит на шприц и не видит.
— Вот шприц!
— Где?
— Вот он, перед тобой.
Теперь не надевается игла, выскальзывает. Наташа еще колеблется! Но как поторопишь?..
Вот наконец она берет ампулу, надламывает. Руки ее дрожат. Не ту ампулу взяла!.. Нашла и взяла нужною. Зачем-то снова читает наставление, роняет ампулу. У самой земли подхватывает ее…
— Пульс исчез!
А движения ее рук все еще медленны, почти сонны, словно в кадрах замедленной съемки. Но вот наконец укол. Все замерли около Павлика, все ждут… Секунда, секунда… Никто не дышит.
— Нет, — отворачивается жена главного механика. Спина ее содрогается, слезы расплываются по кольцам.
— Бедный Павлик! — уткнулась в ладони Людмила Константиновна.
— Поздно! — И Наташа, держа пустой шприц, встала.
Громко зарыдала жена главного механика.
Заплакала Наташа.
— Шевельнулся! — закричал Атахан.
Все отпрянули и тут же повернулись к ребенку.
Дрогнули веки, приоткрылись и закрылись глаза. Дрогнули губы, и вдруг он открыл глаза, увидел Наташу, зашелестел его шепот:
— Я письмо твое не привез… Рисунки Юлькины привез. Ты не расстраивайся, мама! — Он оторвал руки от груди, потянулся обнять Наташу, но руки его упали.
XXVIII
Полковник Муромцев замолчал, положив руку на горло, короткими пальцами разминая подступивший комок.
Рюмки наши стояли нетронутыми. В окно кухни пробивался утренний свет и смешивался с электрическим. Все было на прежних местах. Разве только блестела поверхность холодильника и отражала первые солнечные лучи. Но как изменилось все! Глаза Муромцева, в которые я неотрывно смотрел несколько часов, казались удивительными.
Евгений Владимирович вздохнул и, глядя куда-то вдаль, сказал:
— Бывают такие несчастья и неудачи, что и думать о них страшишься. Но вот они обрушиваются, вот они должны сплющить нас, раздавить!.. Тут совершенно неожиданно мы обнаруживаем в себе такие скрытые резервы сил, каких и не знали, и стойко встречаем все испытания, еще других ободряем и выходим из схватки более крепкими!
Он, по-моему, обращался не ко мне, а к ним — к Наташе, к Атахану, к Людмиле Константиновне, к Павлику…
Меня так и подмывало поторопить его: «Ну, а дальше, дальше! Жив ли Павлик?»
Евгений Владимирович был так взволнован и выглядел таким усталым, словно провел бессонную ночь возле больного сына, а исход болезни еще не ясен.
«Наверное, Павлик умер», — подумал я.
— Евгений Владимирович! Телеграмма-то…
— Что ж, телеграмма так телеграмма, — и придвинул мне бланк с тюльпанами.
Не скрывая нетерпения, я схватил бланк и развернул:
«Большое спасибо за все. Всегда ваш Байрамов».
— Байрамов?! — чуть не выкрикнул я.
— Да, это целая история. Сейчас фотографии покажу.
Зазвонил телефон. Я вздрогнул от неожиданности.
— Вот тебе и фотографии!.. — усмехнулся Евгений Владимирович и подошел к телефону.
— Полковник Муромцев! Здравия желаю, товарищ генерал! Конечно, приятно, коль я оказался прав. Поэтому вчера и настаивал. Спасибо, что, не откладывая, лично выслушали и выяснили… Да, командировочное предписание у меня. Есть! Ровно через час! Есть! Сперва заехать в училище.
Он положил трубку, неосторожно провел пальцами по кованому крючку удочки. Встряхнул левой рукой и вернулся в кухню с невозмутимым лицом.
— Ехать пора? — спросил я.
— Нет, еще немного времени найдется. — Он посмотрел на свои часы: — Впрочем, времени маловато. Ну что ж, сейчас фотографии покажу, — застегивая китель, встал и вышел из кухни.
— Нашли фотографии? — спросил я нетерпеливо.
Из комнаты раздался его смех: раскатистый, неожиданный, очень молодой. И я улыбнулся — так заразительно он смеялся.
— Хороша моя женушка! Мне приписывает склероз… Но сама укатила лечиться, а ключи от комода увезла. Да, не видать нам с вами этих фотографий, — перестав смеяться, сказал он из комнаты. И опять послышался его смех: — Не первый раз! Однажды мою фуражку второпях к себе в чемодан положила и долго утверждала, будто это я ее разыграл. А мне впору тогда в разгар лета папаху надевать. И ведь молодая еще. Относительно, разумеется. — Он вернулся в кухню веселый, представляя, как его благоверная обнаружит на курорте в чемодане ключи от комода. И усмехнулся.
— Павлик-то выжил? Жив он?
Лицо Муромцева стало жестким.
— Знаете, еще несколько дней продолжалась борьба за него. Еще несколько дней и ночей он был между жизнью и смертью. По сути, соединив Наталью Ильиничну с Атаханом на всю жизнь, он едва не отдал зм это и свою.