— Выжил, значит?
— Он выжил. Наташа, то есть Наталья Ильинична, вышла замуж за Атахана. Павлика они усыновили… Стойте! — Он хлопнул себя по лбу и поспешно вышел в другую комнату. — Нет, показалось мне… Ха-ха! Склеротик! — Он зазвенел ключами. Ключами от комода. Он вышел снова, расстегнул китель: — Сам я их под папку сунул, вместо того чтобы положить на место… Ну что ж, значит, вам повезло. Сейчас принесу любопытные фотоснимки. А впрочем, вот что, — он взглянул на часы, — не успеем.
— Так вы сперва в училище, Евгений Владимирович?
— Да, вот, — он тыльной стороной руки провел по щекам, — побреюсь и — туда. Вы хотите со мной?
— С удовольствием! Тем более, что вы чего-то не досказали…
— Не возражаете, если перейдем в комнату, я побреюсь. Может, и вы, а? Хотите моей бритвой?
В моем портфеле была неразлучная бритва «Эра». Мы перешли в комнату, я удивился обилию цветов (это увлечение жены), увидел три аквариума. Один шаровидный, другой прямоугольный, а третий — довольно узкий параллелепипед. Подсветка, моторчики для нагнетания воздуха, подогрев. Прихотливые растения. Поразительная чистота воды. «А это моя слабость», — улыбнулся Муромцев.
Из специальной коробочки он достал мелких мотылей и, глянув на часы, сказал:
— Да, завтракать им давно пора.
Пока он кормил рыб, я обратил внимание на книжные полки. Тут были книги по истории, по психологии, русские и западные классики, современные авторы…
— Евгений Владимирович, не томите душу, скажите, что стало с Павликом?
— Павлик стал Павлом. Потом Павлом Атахановичем Байрамовым. Мечта о границе долго оставалась мечтой: здоровье было никудышным. Однако тренировками, самовоспитанием он добился своего. И я имел честь быть одним из его воспитателей.
— Так он окончил…
— С отличием! И служит в Туркмении замполитом на той же заставе, на которой когда-то служил Атахан Байрамов. Я побрился. Гляжу, и вы не отстали. Давайте перекусим и — в училище. А то рыбы уже уплетают, — локтем показал он в сторону аквариума. Окруженные прихотливо изогнутыми растениями, рыбешки пировали около подводных гротов.
Мы наскоро перекусили и вышли из дома. «Волга» повезла нас к училищу. Сидя в машине, Евгений Владимирович задумался. Неловко было его о чем-либо спрашивать. Мы уже приближались к повороту, откуда до училища — рукой подать. И я не выдержал:
— Как бы увидеть его?
— Вчера ко мне в кабинет Павел заглядывал на минутку. Вы его видели, — Евгений Владимирович улыбнулся: — Случайность — пересечение необходимостей.
— Но почему же вы меня с ним не познакомили?
— Извините, это не ключи от комода!.. Байрамов заглянул в самом начале нашей встречи. Вы еще не выбрали себе письмо или телеграмму. Как же я мог знакомить?
— Ну, а телеграмма?
— А телеграмму мне прислал его отец. У меня с Атаханом дружба. Я ему довольно редкую книгу о змеях послал, да и сын Павел заезжал к нему. Вот он и благодарит за сына и за книгу. Хотя за сына мы несколько благодарностей посылали и Наталье Ильиничне.
— А сегодня я не увижу Павла?
— Он заезжал вчера повидаться — традиция. Вчера же он и отбыл на заставу.
Перед воротами училища я распрощался с Евгением Владимировичем.
Ворота, зеленые с красными звездами, словно обложка книги, приоткрылись бесшумно.
«Волга» въехала, ворота закрылись.
О ГОДАХ ЗАБЫВАЯ
I
Под серым небом в калейдоскопе толпы эти двое в плащ-накидках были совсем незаметны. Но их глаза из-под козырьков пограничных фуражек замечали все — движение, одежду, выражение лиц и обрывки многоязыкой речи. Запах угольной гари волновал предчувствием неведомых пространств, а окрик маневрового паровоза на дальних путях напоминал о приближении суровых минут работы. Повторяя очертания паровозного дыма, клубились тучи, придавали стремительность даже неподвижному составу, прильнувшему к бетонной грани перрона. И плащ-накидки за плечами Кулашвили и Никитина реяли подобно крыльям паровозного дыма или крыльям туч. Взгляды их скользили вдоль вагонов. Они оба были здесь и — как бы не были.
Мы неприметны для тех, кому неинтересны. Неприметны, если стараемся не бросаться в глаза. Но тот, кто связан с нами любовью или ненавистью, отыщет нас глазами и в многолюдной толчее. Не потому ли Михаил Кулашвили с Евгением Никитиным, шагая по перрону вокзала, мгновенно ощутили враждебность идущих навстречу Луки Белова и его жены Липы. И все-таки дружелюбие не покидало Михаила. Лишь пролетело в памяти: «Куда лиса, туда и ее хвост». Что ж, он давно испытал на себе, что друга корят в лицо, а врага — за глаза. Вот Алексей Чижиков все говорит в глаза, и капитан Домин не лукавит. А в течение дня сколько встреч, сколько раздумий. Видно, у каждого дня бывает свое младенчество, юность, зрелость и старость. Столько лиц, впечатлений, столкновений, тайных и явных, что, кажется, прожил день — как век. И все-таки ему чем-то не понравилось массивное лицо Луки Белова. Тот, казалось, что-то жевал на ходу.