Директору это представляется совершенно нереальным, чтоб наша-то Бойцова… Поэтому ей обещают: «Поедешь, поедешь, вот только будешь себя хорошо вести, врать отучишься — поедешь». Она плачет, распухает вся, в дверях часами рыдает. В следующий раз (когда врать перестала) говорят: «Поедешь, поедешь, вот только сейчас темно в городе, нельзя девочкам в темноте быть. Будет светло — поедешь». Бойчиха опять распухает. В третий раз говорят: «Но ведь без провожатого нельзя. Вот был бы кто взрослый, со взрослым можно». И вот как-то совпало, что ехал взрослый — наш гость, я стала просить отпустить с ним Бойчиху. И тут как раз случилась эпидемия гриппа. Странное дело: вместо того чтобы объявить карантин, стали больных ребят распихивать по родственникам. Бойчиха была на подозрении у меня (больна-здорова?) — голова болела. Пролежала сутки в спальне, а потом у нее заболели уши. Ходит она не слишком печальная и усиленно на уши жалуется. Завязала я ей компрессы, стала просить директора, чтобы на излечение ее отпустили к маме. Олег Иванович подошел к делу капитально — целый спектакль! Позвонил на работу мужу Бойчихиной тетки, узнал, что тот не работает. Позвонил еще в какое-то учреждение, узнал про ее двоюродных брата и сестру, что те в данный текущий момент почему-то отсутствуют. Поднял материал по ее личному делу, призвал Бойчиху в учительскую, спрашивал у нее знание адресов и дороги. Провел несколько часов за изучением опекунских документов. Сказал мне: «Вот видите, никак нельзя пускать. Тетка-опекунша, но им некогда с ней заниматься». В результате вечерний автобус ушел. Бойчиха распухла. Гость мой остался на следующий день, и я опять подступила. Но сказано: на утреннем автобусе — неудобно — значит она будет болтаться до ночного поезда по городу. А на вечернем — значит ехать в темноте. Я преодолела и этот барьер. «Тогда, — сказал он, — мне надо познакомиться с этим человеком, который будет провожать ее». Пошла я за своим гостем (этот, бедный, с флюсом, перекосило всего). Но кричит мне вдогонку Олег Иванович: «Бойцову не отпускайте. Я и забыл, ее по списку в другой детдом повезем. В ближайшие дни». Мне стало совсем худо. Бойчиха-то уже губную помаду в дипломат положила и кукол своих сдала мне на хранение. Впору было самой распухнуть, да это не выход. Вернулась и говорю Олегу Ивановичу, что ухожу на выходные и все рыдания оставляю ему. Он крякнул. Пошла я вести гимнастику в деревенскую школу. Обычно заходила я в интернат за своими четырьмя девицами. На этот раз впервые не зашла, боялась увидеть Бойчиху. Но к концу занятия прибежали двое: Бойчиха и Рыжая. Эта Рыжая совсем лилипутик и сильно отключенная (младенческий энцефалит). Лет ей много. Личико у нее красивое необыкновенно, как искусная поделка из драгоценной эмали. Кудри бронзовые, глаза большие, голубые. Но обаяния красоты нет, дебильность отменяет ее, бросается в глаза прежде всего. Так вот эта Рыжая ножками перебирает, за Бойчихой поспевает, а та в сиянии улыбки ко мне. Я вглядываюсь изо всех сил, почему не распухла, говорю ей: «Ну ты чего?» — «Я уезжаю». Я ей окольно: «Ты, видно, к сестре младшей уезжаешь? Говорят, что вас решили соединить в одном интернате…» — «Нет, я еду к маме, мне у мамы лучше всего». — «А кто же тебя отпустил?» — «Олег Иваныч», — «Когда?» — «Сейчас». Я не поверила, но не потащила ее к директору. Пошла на остановку автобуса, там уже стоял мой гость с рюкзаком. Вот и Бойчиха бежит с дипломатом (где только она подхватила или украла его, он ей до земли достает). Тут вдалеке прошла Купчиха, позвала ее, не приближаясь. Я поняла, ловят Бойчиху, но в сумерках могут не заметить. Захлопнется мышеловка? Не зря так старательно Бойчиха свои планы и слезы подгоняла под мое дежурство. Но сейчас оно час как кончилось. Отвечать Оле-Натольне. Автобус вот-вот подойдет, Бойчиха извертелась, говорит мне: «Оля-Натольна дали 45 копеек на автобус; говорят, нехорошо на чужие деньги ездить». Подошел автобус, погрузились. Еще постоял досадно, пока брали билеты да водитель деньги считал. Бойчиха умудрилась взять билет детский, сказала, что ей 8 лет, и мне в открытую дверь отдала сдачу — 20 копеек.