Что касается тестя с шурином или свекра с деверем, присутствующих в этой сцене незримо, как говорится, зять любит взять, тесть любит честь, а шурин глаза щурит — ведь время такое.
«На практике оказалось, что стоило государю Петру I ввести в обиход треугольные шляпы, как сразу образовалось целое сословие людей, которые до последнего издыхания верны своему долгу, аккуратно возвращают долги, не отступают от коренных убеждений даже под пыткой, не жульничают, не интригуют, боготворят женщину и доброе имя ставят выше житейских благ», — говорит писатель Пьецух (жаль, что он прозаик), и дальше: «Надо быть реалистом: слово „честь“ вышло из употребления, и, судя по всему, его возродить нельзя. Ничего удивительного в этом нет, и даже было бы удивительно, если бы дело сложилось как-то иначе, поскольку Октябрьская революция, Гражданская война и несчастное социалистическое строительство, 37 год, Великая Отечественная война и неустанная работа большевиков по запугиванию населения повыбили столько идеалистов, что их воспроизводство уже невозможно, что человек чести утрачен безвозвратно, как стеллерова корова и европейский единорог».
Проклятие этому ВРЕМЕНИ!
Не времени — МНЕ. Утопия — чтоб утопить. Душа — чтоб задушить?
Перед тобой стою, Господи, в руках протягиваю свой конечный результат — слякоть и слизь.
ГОСПОДИ, ВЕДЬ НЕ ВОВСЕ БРОСОВЫЙ БЫЛ МАТЕРИАЛ И ЧТО Я СДЕЛАЛА ИЗ НЕГО? ЕСЛИ СЧИТАТЬ, ЧТО Я ЕГО ИСПОРТИЛА, ЗНАЧИТ, ПОРЧА ВО МНЕ.
Все тянется, тянется жизнь, и кажется уже, что не дождусь никогда. Все то же и те же…
Аннушка развернулась вполне. Купила две машины и в придачу мою избушку у колхоза, пока я была в больнице. В придачу к даче?
Потом Аннушка стала грозить, на правах хозяйки, что выкинет нельку из этой избушки, то есть из той самой, моей первой избушки, в которую я поселила молодую и тогда еще не безобразную Нелькину семью. Теперь нелька говорит, что будет строить свой дом на таком месте, чтоб из него ни одну сволочь не было видно. Но ленивая цыганская кровь ей не только не даст ничего построить, она и доить корову не станет ради того, чтоб поить молоком своего цыганенка. Маша ее ребенку тоже отказала в молоке. Маша держит у себя Нелькин документ на землю. Что есть у Нельки земля на ровном месте, об этом она не знает. Пошла возня с землей… Даже Лилька выспрашивает у меня, хотя и ничего не смыслит: на чьей земле моя избушка стоит? Все интернатские, размахивая руками, указывают: этот дом стоит на моей земле, а этот — на моей, могу всех выкинуть. Происходит все потому, что плана общего отдел землеустройства так и не сделал и никто из наших ничего определенного не знает. А пуще всех воду мутит Миша, муж Машиной сестры, сын пиарщика, который не откладывает на следующее воплощение то, что может сделать сегодня. «Тетя Алена, приехали люди из БТИ обмерять ваш дом. Надо его зарегистрировать, он стоит на Машиной земле. И не вешайте замков, тетя Алена, придется их все равно сбить. А кроме того, заплaтите штраф, ведь у вас не очень хорошо с финансами?»
О финансах Миша говорит, имея основания. Он много раз съездил в Европу и убедил, что насчет денег он — ответственный человек. «Любутка-Хильфе», вероятно, имея омерзение от наших свар, отдала ему кассу Любутки. Миша этим не ограничился, он и голландцу позвонил относительно денег на зал, которые тогда еще находились на хранении у Маши с мужем, и получил от него разрешение на их нецелевое использование, то есть покупку машины. В Любутке уже был УАЗик военного образца, он ждал только, когда кто-то из них получит водительские права. Но то УАЗ военного образца, а то — собственная белая «Газель» с мягкими сиденьями…
Покупку машины на заводе в Нижнем Новгороде они осуществляли большой компанией, конечно с участием Игорька. И к чему они нагнали так много народа на это мероприятие?
На ум приходит старая история: воинственные смелые сваны, это те, что на Кавказе, взяли в плен князя, досаждавшего им соседа. Положено было его убить, но рука смерда не смела. Привязанный к забору князь ждал. Паслись вокруг длиннорылые сванские свиньи, пялились сопливые дети, мужчины думали. Счастливая мысль пришла: к спусковому крючку ружья они прикрепили веревку, а с другой стороны расплели ее на много концов. Каждый сван взял по одному и разом дернули. И БЫЛО НЕИЗВЕСТНО, КТО УБИЛ. Против количества — ничто величество.