Расскажу еще и о другом. В одной приятельской семье муж был диссидент, его жизнь проходила в лагере строгого режима. Жена с сынком колотилась об жизнь в Москве. Он, потеряв счет времени в карцере, назначил себе день смерти и уже умирал, но в тот день умер Брежнев. Вышло, что Брежнев его в этом деле заменил. Друга моего вытащили на свет Божий и чуть живого вернули семье с «минусами», то есть с условием проживания в местностях, удаленных на 101 км от больших городов. «Вот тебе, интеллигент гнилой, гад принципиальный, вся страна, минус места интеллигентные».
Ну а я думала так: красота и природа лечат — леса, холмы, озера… Его надо было лечить от смерти, ее — от смертельного страха за него. (Мы тогда не догадывались, что лечить от этого всего надо мальчика. Ему было 7. Это уже несколько лет спустя стало совершенно ясно, и мать сказала: «Дети талантливых людей — это группа риска». Она, абсолютно скромный человек, имела в виду своего гениального мужа и сына.)
Я позвала их к себе за 500 км от Москвы. По соседству с моей деревней нашлось место, где они могли смотреть на траву и цветы, на избы, огороды, на колхозников и где была для него работа.
В селе Хотилицы (странное название: чего им там хотится?) школа-интернат для детей-сирот, — инвалидов, где он, интеллигент-краснодипломник, мог бы преподавать что угодно, а она, пианистка (правда, инструмента в округе не было) — музыку…
Его взяли на работу, но не учителем, а кладовщиком, потому что был бы он единственным учителем с высшим образованием — нехорошо.
В Хотилицах мои друзья прожили чуть не три года. Я наведывалась к ним и слушала их дивные рассказы. О том, например, как интернат-ский водитель упал вместе с грузовиком продуктов и экспедитором с моста в речку. Водитель остался жив, а экспедитор — жена участкового — погибла, убилась насмерть. Вскоре водитель (он уже имел условную судимость), избегая ответственности, повесился. Его друг и собутыльник подумал, что виноват в этой беде кладовщик, что это он пригрозил водителю ответственностью за утопленные продукты. И, настоящий друг, пришел разбираться. Как полагается, вызвал интеллигента во двор и сказал, что его, гада, надо убить за того хорошего человека. (Друг покойного в прошлом боксер, а мой друг в то время был еще дистрофиком, и хотя на голову выше, но по весовой категории — намного ниже.) После своих предупредительных слов боксер ударил, уверенный, что сейчас убьет. Уверен был в том же и интеллигент. Но боксер промахнулся, наверное, в первый и в последний раз в жизни. Промахнулся и упал! А интеллигент так и стоял нерушимо, не зная про себя точно — на том или на этом свете. Боксер встал с земли и сказал, что раз вышло такое дело, значит интеллигент ни в чем не виноват и пусть считает его другом и обращается к нему, если что. После этого он сел на мотоцикл и доехал только до середины деревни, где протекала эта самая несчастная речонка. Через нее был разваленный мост. Мотоцикл с седоком промахнулся опять в этом неудачном месте и, пролетев по воздуху до откоса противоположного берега, уткнулся. Мотоциклист остался жив, но у него вылетел глаз. Впоследствии вставили стеклянный, а здоровье поправилось, так как до того он был очень здоровым. Участковый женился на другой, дочку отправил к бывшей теще. Другая ему тоже родила девочку, но через некоторое время повесилась, он и эту девочку отправил к другой теще. Сейчас уже опять женат. Такая жизнь мерно текла в Хотилицах.
Друзья мои могли работать только творчески. Она на общественных началах организовала оркестр и детский хор. Он предложил школе пригласить меня с докладом для учителей. (Наивные все трое!)
Я приготовила лекцию о ритмах в воспитании и лечении детей (мой конек). Это область интереснейшая и важнейшая в педагогике, физиологии и психологии. Друзья сказали, что среди воспитанников было много пленников навязчивых ритмов. Они часами сомнамбулически раскачивались (явление известное в психиатрии).
Я увлеклась и говорила вдохновенно, но педагоги меня прервали, недослушав до конца, и разошлись молча. Я попросила разрешения поиграть с младшей группой. Вот тогда и увидела их, этих младших…
Директор интерната, по прозвищу Налим, сказал моему знакомому: «Да, это видно, женщина умная выступала, вы там специалисты… А мне с вами нужно один вопрос подработать, я вечером к вам зайду». Дело необычное, чтобы директор шел на край деревни, где в казенной пол-избушке ютилась семья (к тому времени у них родилась еще девочка). Пришел и спрашивает: «Вот вы все знаете, а скажите, как называется, когда баба с бабой?» Приятель мой опешил: «Что там? Старшие девочки что-нибудь?» «Нет, не то. Эта, физруком которая, она с моей… Придется в райком писать, там быстро на ковер поставят, мoзги вправят». Жена Налима работала в школе и была, как я потом узнала, интеллигентной женщиной (единственной в Хотилицах?), вполне добродетельной. Деревня ей горячо сочувствовала, но и горячо любопытствовала. На ковер вызывали обеих названных в заявлении. А от себя Налим еще добавил — бил «свою» и на ночь выгонял из дома. Рассказывали, даже с детьми (у них были две девочки). Но рассказывать Хотилицы могли художественную правду, не довольствуясь простой правдой. А ту, «которая физруком», Налим не успел уволить, но понизил в должности.