Подтянув пару струн, герцог взял несколько аккордов, упиваясь совершенством и глубиной звучания инструмента. Юноша начал играть, чувствуя, как гитара оживает в его руках, с готовностью отзываясь на легчайшее прикосновение пальцев, словно чувственная женщина, жаждущая ласки. Вскоре для Элегора перестало существовать все, кроме музыки. Он все больше и больше погружался в хитросплетение мелодии, рождавшейся в его воображении, растворяясь в ней, сливаясь с душой инструмента и устремляясь ввысь.
В утреннюю дрему принцессы ворвался мелодичный перебор гитарных струн. Понежившись в постели и послушав дивную музыку, богиня решила, что все-таки стоит встать и пойти вытрясти из герцога Лиенского (какой еще сумасшедший вздумал бы будить принца Мелиора раньше двенадцати) несколько песен. К инструментальной музыке у Элегора был явный талант, но поговаривали, что у малыша очень неплохо получается и с вокалом. Милый голосок с легкой хрипотцой не был противен. Во всяком случае, большинство лоулендских дам, удостоившихся сольных концертов, утверждали именно это. А Кэлер, в руки которого попало несколько списков с балладами и романсами Элегора, довольно хмыкал и пророчил молодому поколению романтиков великое будущее, если конечно, эти самые романтики не сложат голову в какой-нибудь переделке прежде, чем талант достигнет расцвета.
Принцесса сбрызнула лицо прохладной водой, накинула свободное утреннее платье-халат и через десять минут уже вошла в каюту Элегора этаким чуть растрепанным, но миленьким привидением с фиалковым отливом. Забравшись с ногами в широкое кресло, она по-хозяйски расположилась в нем и промолвила:
— Привет, малыш!
Элегор поднял на принцессу затуманенный парением в вышних музыкальных эмпиреях взгляд и кивнул.
— А теперь кончай просто бренчать и спой что-нибудь из своих сочинений. По слухам, у тебя недурно выходит! — скомандовала богиня.
Как всегда гремучая смесь насмешки и намека на комплимент подействовала на герцога мощным творческим стимулом. Задорно вскинувшись, он решил показать Элии все, на что способен и даже более. Элегор подобрал длинную романтичную балладу о Дороге Миров и запел.
В утреннюю дрему принца вплелась чудная мелодия, которую какой-то кудесник извлекал из гитары. Минут пятнадцать принц наслаждался этим состоянием полусна-полуяви и дрейфовал по волнам причудливых образов, навеянных музыкой. Затем бог резко сообразил, что лишь два человека на корабле могли бы позволить себе без его высочайшего дозволения музицировать с утра, но кандидатура принцессы Элии — обладательницы 'совершенного' слуха — отпала сразу.
'Как посмел этот гаденыш будить меня своим бренчанием!' — взвился Мелиор, благополучно 'позабыв' о том, что несколькими минутами буквально ранее упивался дивными звуками. Полный праведного гнева принц начал быстро одеваться. Через час он уже ворвался в каюту герцога и застыл на пороге, уподобившись хищному зверю, сраженному заклятьем парализации за мгновение до броска к жертве.
В каюте этого щенка находилась Элия! Она сидела, задумчиво подперев подбородок кулачком, и внимала пению Элегора, явно получая от этого удовольствие. Отсутствие таланта к музицированию, принцесса с лихвой искупала даром превосходного слушателя и тонкого ценителя музыки. В детстве Элия капельку переживала из-за собственной тугоухости, но, обретя дар Богини Любви, не могла не признать продуманной политики Творца и Сил: будь у пленяющей сердца женщины талант к пению, худо пришлось бы мужчинам, вольно или невольно попадающим под воздействие ее чар, лишь заслышав голос.
Так что Элия слушала, Мелиор стоял столбом, а Элегор, позволив себе, наконец, заметить принца, пользуясь привилегией барда, лишь небрежно кивнул тому в знак приветствия и продолжил исполнение баллады. Принцесса, обратив внимание на брата, вместо нежных утренних пожеланий нетерпеливо прошипела: 'Мелиор, ну не стой же на пороге, садись и слушай. Правда, это чудесно?'.
— Эм-м-м! — издал Мелиор нечленораздельный звук, который нельзя было истолковать однозначно, и, вновь обретя контроль над двигательными функциями организма, поспешил ретироваться. Он избавил свои глаза от ужасного зрелища сбежав из каюты Элегора, но чистые, сильные звуки инструмента и хрипловатый баритон герцога продолжали преследовать оскорбленного в лучших чувствах бога. Мелиор решил эту проблему, выбравшись на палубу, где и просидел до самого завтрака, обдумывая планы мести герцогу Лиенскому, посмевшему петь серенады его сестре, и обижаясь на мир в целом, Творца допустившего такую несправедливость, и предательницу — Элию персонально.