Диктор умолк, и снова послышалась весёлая музыка.
Кума не знала, куда себя девать от распиравшей её гордости. Теперь о ней услышал весь мир, и многие лисы — да что лисы! — люди ей завидуют.
Кума почувствовала, что ей необходимо высказаться: пусть никто не думает, что слава досталась ей легко, без труда.
Она схватила один из наушников и завопила в него изо всех сил, чтобы перекричать музыку (по её мнению, радиоаппарат должен был позаботиться о том, чтобы разнести её речь по всему миру).
— Не думайте, пожалуйста, — кричала она, — что прославиться очень просто! Сидя в норе или дома на печке, ничего геройского не совершишь. Надо без боязни пуститься в странствия, не избе гая опасностей, не обходя препятствий. Однако нужна также и осторожность. Если бы не трезвый расчёт, я бы живой не выбралась из Ногавиц, я бы сейчас висела выпотрошенная среди лисьих шкур во дворе меховщика пана Езевца и никто обо мне по радио и слова бы не сказал. Но это — лишь к слову. Горячо благодарю за все великие торжества в мою честь. Свидетельствую всем моё почтение. До свидания. Всего хорошего. Спокойной ночи…
Потом лиса натянула наушники и стала опять слушать музыку. А потом уснула, вконец утомлённая столь многочисленными событиями дня.
Спала она без просыпу. А на рассвете её разбудили шум, крик, музыка. И всё это буквально над ухом. Не помня себя от страха, лиса кинулась вон из собственной норы, но вовремя сообразила:
«Дура я, дура я! Чего испугалась? Ведь я вчера заснула, не сняв наушников…»
В тот вечер лиса опять подслушивала под окном лесничего и опять услышала о себе много лестного.
— Представьте себе, мои дорогие, — восторженно рассказывал лесник, — во всех газетах сегодня статьи о нашей лисе. О ней передавали и по центральному радио. Сам пан Димиан Галапартна, старший лесничий, звонил мне и говорил, как он счастлив, что знаменитая лиса проживает во вверенном ему лесу. Старшие лесничие со всей страны шлют ему поздравления. Он мне строго-настрого приказал ничем не обижать эту лису и предупредить всех охотников, чтобы они её не преследовали. Впрочем, мне и в голову не пришло бы чем-нибудь её стеснить — ведь она живёт себе спокойно, других зверей не задевает и питается только окороками от пана Шпейлика. Я и сам горжусь ею, а все лесники завидуют, что она живёт в моём округе. Между прочим, пан старший лесничий в шутку заметил, что эта умница лиса как нельзя лучше подошла бы на место лесника в освободившуюся сторожку на «Малиновом холме». Никак не можем найти подходящего человека для того участка.
В тот вечер, вернувшись домой, кума долго смотрела на себя в осколок зеркала.
— И вправду, до чего же замечательная лисица! — приговаривала она. — Стать лесничим — это ей вполне по силам. Она переехала бы из норы в прекрасную сторожку — чистую, светлую, просторную. А с каким вкусом она, эта хитроумная лиса, обставила бы свой новый дом! Уж я её знаю, она тут же приобрела бы патефон и столамповый приёмник, который кричит на всю округу. На что ей барахло, которое только шепчет на ухо? И пан старший лесничий наверняка разрешил бы ей поставить в сторожку телефон, чтобы беседовать с ним и с другими лесниками…
Кума-лиса размечталась вовсю:
— А подумать только, что сказал бы лесник из сторожки «У пяти буков», когда бы встретил меня в таком же, как у него, костюме, в шляпе с пером, с охотничьим псом у ноги и с ружьём через плечо! А как порадовались бы мои старые друзья Еничек и Руженка, как взвыли бы мои старые враги псы Гектор и Султан!.. А почему бы, чёрт возьми, мне и вправду не сделаться лесничим? Разве это так уж невозможно? Свободное место есть, и я, конечно, умнее и достойнее всех, кто претендует на эту должность. Нужно только как следует постараться. Пожалуй, я должна сама предложить пану главному лесничему свои услуги, ведь он не знает, что я заинтересована в такой работе. И, разумеется, мне это дело удастся, как удавались до сих пор и более рискованные дела. Впрочем, сначала надо устроить самой себе проверку: пригодна ли я для исполнения обязанностей лесничего? Справлюсь ли? Сделаю это завтра же…