— Ты прав. Только настроение оставим. Будем говорить официально: один ты на задание не пойдешь. Я не имею права рисковать операцией, пошлю с тобой еще кого-нибудь, напарника.
— Ваша воля.
— Разумеется. Но и к мнению других я прислушиваюсь. Кого ты выбираешь?
— Мне все равно.
— И это ответ чекиста?
— Подчиненного.
— «Кто не умеет подчиняться, тот не научится приказывать»?
— Слыхал. Суворов. «Наука побеждать». Страницу забыл.
Капитан криво улыбнулся. Отломил от спичечной коробки щепочку, поковырял в зубах, почмокал и, глядя исподлобья смеющимися глазами, вдруг тоненьким мальчишеским голосом произнес:
— А у меня папаня десять кирпичей поднимает!..
Лейтенант вскипел. В его глазах блеснула ненависть, а губы тем временем произносили бесстрастные слова:
— Разрешите идти?
— А что, если Бичюса?
Лейтенант замотал головой:
— Не согласен.
— А говорил — все равно.
— Вы же знаете, что ему нельзя.
— Это почему? — Капитан поднял брови и пожал плечами.
— Он отчислен из отряда.
— Я такого приказа не подписывал.
— На этот раз вам остается только выполнить его.
Капитан прошелся по комнате, позвенел в кармане мелочью, прислушался к скрипу проезжавшей под окнами телеги и тихо спросил:
— За что ты ненавидишь его?
Уловив слабую струнку капитана, Гайгалас улыбнулся:
— С чего вы взяли? Мы с Альгисом Бичюсом давнишние приятели. Я охотно посидел бы с ним в ресторане, но на операцию — увольте. В этом смысле теперь между нами все кончено.
— А если будет соответствующая бумажка, так ты и с последним негодяем в окоп ляжешь? Не вороти нос, отвечай: да или нет?
— Товарищ начальник, к чему эти сентенции?
— Рано друзей хоронишь. Смотри, товарища на базаре не купишь.
— Больше никаких указаний не будет? Как комсорг я…
— Погоди, не торопись, я еще не подписал твоего назначения.
— Да, но управление…
— Погоди, сказано! Он — освобожденный, ты — неутвержденный, словом, оба на равных. И запомни: всем этим ведает партия, а не твой папаша. Ясно? А теперь: кру-гом… арш! И пошли ко мне Бичюса.
Ветер швыряет мелкий дождь, словно цедит его сквозь старое, прохудившееся сито.
На душе у Альгиса скребут кошки. Хотелось как можно дольше оттянуть отъезд из отряда. Он все передумал по нескольку раз, и теперь им овладела неодолимая апатия. Бичюс смотрел в окно на молодой ветвистый дуб посреди двора и все гадал, сколько ему лет. Даже поспорил из-за этого с товарищами.
— Вот лопухи! — раздался голос Скельтиса. — Сруби́те — и узнаете…
Настроение — хуже некуда. Чтобы не оставаться наедине с невеселыми мыслями, парни стараются не молчать. Вскоре разговор снова пошел о дубе.
Этот дуб они видели и в солнечный день, и в трескучий мороз, и в неистовую грозу, но никогда еще не спорили из-за него. Сегодня — необычный день. Все сидят мрачные и сосредоточенные. Одинокое дерево под дождем напоминает им о беде товарища.
— И с человеком так бывает: только после смерти узнаю́т о нем всю правду, а тут… — Не найдя, чем закончить мысль, Бичюс умолк.
Товарищи ждали продолжения. Но первым заговорил Скельтис:
— То-то, что после смерти… — В голосе его прозвучала горечь.
Все смотрели на Альгиса, но тот молчал, наблюдая, как струйки текущей по стеклу воды причудливо изменяют форму дерева.
«У каждого свое разуменье и своя мера, — вспоминает он слова отца, — потому и правд в мире столько, сколько людей на свете».
Дождь поднимал над землей белесую пелену брызг.
— Такой дождина только поздней осенью да ранней весной бывает: третий день льет без продыху, — снова заговорил Бичюс и мысленно обругал себя за то что болтает вздор. Однако молчать он тоже не мог. Чувствовал, что подступает страх перед надвигающейся пустотой, и не знал, как побороть его. А может, и не хотел. Подойдя к календарю, сделанному из школьной тетрадки, взял болтающийся тут же на веревочке карандашный огрызок, зачеркнул еще один день службы и возвратился к окну. — Ползет, ползет капля по стеклу, набирается росту, глотает другие, жиреет, набухает, словно ей никогда не придется на землю пролиться, — сказал он вполголоса. Друзья молчали, по старой привычке ожидая, куда на этот раз уведет их мыслью комсорг из прокуренного, пропахшего кирзовыми сапогами помещения. Ждал и сам Бичюс, но вдохновенье сегодня не спешило. Пришлось закруглиться: — Вот так и между людьми случается.
Снова отозвался Скельтис:
— Черт подери! Ты, Альгис, в окно на капли смотришь, а все умеешь так повернуть, будто о себе рассказываешь. Иной раз я подумываю: уж не убавил ли ты годков десять — пятнадцать себе?..