Если бы они поддались панике и начали покидать свои дома, вся система разбросанных по стране еврейских поселений распалась бы, как карточный домик. В Иерусалиме такая проблема возникла впервые, и поэтому именно здесь нужно было сразу же предпринять решительные меры.
Яаков Дори снова вызвал к себе в штаб Михаэля Шахама, освободил его от обязанностей по обеспечению безопасности на палестинских дорогах и приказал немедленно отправляться в Иерусалим. Шахаму предоставлялась полная свобода действий, он мог делать все что угодно, только бы воспрепятствовать переселению евреев и по возможности направить поток в обратную сторону.
Через несколько часов Шахам уже был в штабе Исраэля Амира.
Здесь он узнал, что евреи покидают целый ряд районов, где еще недавно они спокойно жили. Нередко они даже нанимают британских полицейских, чтобы под их защитой миновать арабские кордоны. Разведка в штабе Амира считала, что есть лишь один быстрый и эффективный способ изменить ситуацию: нужно как можно скорее ударить по населенному арабами Катамону, нагнать на них страху и заставить их выехать из квартала. Это изменит психологический климат в Иерусалиме.
— Отлично, — сказал Шахам. — Где находится в Катамоне главный арабский штаб?
На следующий день — в воскресенье 4 января — к десяти часам утра, когда штаб Амира собрался на ежедневную летучку, Шахам получил ответ на свой вопрос. Информацию доставил разведывательный отдел штаба Хаганы. По словам одного из арабских осведомителей, в Катамоне было два арабских штаба: один помещался в небольшом пансионате "Клеридж", другой — в отеле "Семирамида". Осведомитель лично видел, как накануне вечером перед входом в "Семирамиду" остановился знакомый всем арабам песчаного цвета джип Абдула Кадера Хусейни.
Шахам нашел оба здания на карте города. Отель "Семирамида" находился в непосредственной близости от расположения боевых подразделений Хаганы — это делало его легкой мишенью.
— Вот по "Семирамиде" мы и нанесем удар, — сказал Шахам.
Иерусалимское небо заволокли тяжелые свинцовые тучи, которые ветер нагнал с равнин, и в воздухе запахло грозой. Почти в тот самый час, когда в штабе Амира обсуждался план удара по Катамону, в отеле "Семирамида" собрались восемнадцать членов семьи Абуссуан. Все вместе они отправились на десятичасовую мессу в расположенную неподалеку часовню Святой Терезы.
Набожная мать Сами Абуссуана настояла, чтобы все они исповедались и причастились.
— Только это, — сказала она, — охранит нас от бед, которые нам угрожают.
После мессы, когда они вернулись в отель, там появилась еще одна родственница Абуссуана — Вида Кардус, школьница, дочь губернатора Самарии, приехавшая в Иерусалим, чтобы провести здесь конец рождественских каникул. Перед самым ленчем к Сами зашел испанский дипломат Мануэль Альенде Саласар, тоже живший в "Семирамиде"; он вернул Сами книгу, которую взял у него почитать. Они пошутили насчет того, насколько точно заглавие этой книги отражает положение в городе: книга называлась "Путешествие в нелепость". С закатом солнца свинцовые тучи, весь день собиравшиеся над городом, пролились яростным ливнем. Вспышки молний, раскалывавших черное небо, выхватывали из темноты потоки воды, устремлявшейся вниз с холма и бешено мчавшейся по улицам Катамона. Первые же порывы ветра порвали электрические провода, и район погрузился в темноту. Две пожилые тетки Сами Абуссуана в страхе принялись перебирать четки и молиться. Прислуга кинулась за свечами. За ужином никто не разговаривал. Дождь свирепо стучал в окно, раскаты грома сотрясали дом и заставляли дрожать пламя свечей на столе.
Неожиданно раздался громкий стук в дверь. В столовой появилось двое вооруженных арабских дозорных — с их сапог струилась вода. Они пришли за двадцатитрехлетним сыном владельца отеля — Хьюбертом. Была его очередь дежурить. Мать Хьюберта вскрикнула, потом заплакала.
— Только не сегодня! — просила она. — Возьмите его завтра, послезавтра, когда хотите, но только не в такую ночь, как сейчас.
Дозорные выругались, повернулись и снова ушли под дождь.
А в каком-нибудь километре от "Семирамиды", на верхнем этаже дома, принадлежавшего хирургу-еврею, четыре человека склонились над планом Иерусалима. Основную работу предстояло выполнить четырем подрывникам; их должна была прикрывать группа товарищей. На улице перед домом под дождем стояли черный "хамбер" и "плимут" довоенного производства, в которых бойцам предстояло отправиться на задание. В распоряжении подрывников было всего десять минут. За это время они должны были успеть проникнуть в подвал отеля, внести туда два чемодана с семидесятые килограммами тола, поставить их у основных опор здания, поджечь бикфордовы шнуры и скрыться.
Операция была назначена на час ноль-ноль. Дождь не унимался: как говорят в таких случаях арабы, ливень хлестал и с неба и из земли. Сами Абуссуан сыграл при свечах несколько партий в бридж со своими двоюродными сестрами. Испанский дипломат рано ушел к себе наверх. После одиннадцати все отправились спать. Последнее, что услышала Вида Кардус, поднимаясь по лестнице в свою комнату, был ободряющий шепот одной из ее двоюродных сестер:
— Не бойся.
К двенадцати часам в отеле погасла последняя свеча. Обычно не меньше тридцати человек, членов арабской милиции, охраняли район Катамона. Однако в такой ливень опасность еврейского нападения представлялась им маловероятной.
Большинство дозорных разошлось по домам. Двадцатилетний студент-юрист Питер Салех, закончив к полуночи очередной обход своего участка, отправился спать. Никто его не сменил.
На постах оставалось восемь дозорных.
"Хамбер" и "плимут" прибыли на место на пятнадцать минут раньше намеченного срока. На единственном дорожном заграждении никого не оказалось. Сторож православного монастыря, находившегося напротив отеля, увидел, как к "Семирамиде" подъехал автомобиль. Машина остановилась у дверей кухни, и из нее вылезло двое людей с чемоданами.
Сторож побежал к зданию.
Дверь, ведущая в подвал отеля, была заперта. Ругаясь в темноте, Авраам Гиль снял с пояса ручную гранату и приладил ее к двери. Взрыв сорвал дверь с петель. Гиль и его товарищи нырнули в дымящийся подвал, волоча за собой чемоданы со взрывчаткой.
Виду Кардус разбудил звон разбитого стекла. В темноте она услышала встревоженный голос своей тетки Марии. Затем чей-то другой голос крикнул:
— Ложитесь на пол!
Сами Абуссуан тоже проснулся от звона стекла. Сначала он подумал, что на улице идет бой. Потом он услышал крик на иврите:
— Од ло! Од ло! (Еще нет! Еще нет!) Внизу кто-то бежал, давя разбитое стекло. Сами выскочил из постели. В коридоре он увидел своих родителей, дядю и тетку: они накинули халаты и в страхе спрашивали друг друга, что случилось. Сами велел им спуститься в холл, самое безопасное место в отеле, и бросился к телефону. Поспешно вертя диск, он набрал номер 999 — номер телефона моторизованной полиции.
— Нападение на отель "Семирамида"! — крикнул он, услышав в трубке заспанный голос британского сержанта. — Они бросают гранаты!
В подвале отеля Авраам Гиль и его помощник уже приладили заряды к основным несущим опорам здания. Однако шнур не зажигался: он успел отсыреть под дождем. Подрывники стали кричать бойцам взвода прикрытия, уже начавшим было отходить, чтобы те задержались (их голоса и услышал из своей комнаты Сами Абуссуан). Нервничая, обливаясь потом, подрывники растерянно озирались по сторонам и не знали, что делать.
— Иоэль, — прошептал Гиль командиру, стоявшему на пороге, — и сказала ей:
— Я сейчас вернусьзапал не зажигается.
Командир спустился в подвал. Он был спокоен и сосредоточен.
— Вот что нужно в таких случаях делать, — сказал он. — Спокойнее — и все будет в порядке.