В пятницу 11 июня в восемь часов утра в штабе Таля зазвонил телефон. Король Абдалла лично сообщал молодому майору, что в десять часов вступает в силу соглашение о прекращении огня.
— Ваше Величество! — застонал Таль. — Да как же я их удержу? Они чувствуют, что победа почти достигнута.
Именно потому, что Абдалла отлично понимал, как трудно будет Талю заставить своих людей и особенно ополченцев муфтия прекратить огонь, король лично позвонил ему по телефону.
— Ты солдат, и я отдаю тебе приказ, — сказал Абдалла. — Ты должен прекратить огонь ровно в десять часов.
В течение двух часов после этого Иерусалим словно обезумел: повсюду шла непрерывная, отчаянная пальба, будто обе стороны перед началом перемирия стремились начисто опустошить свои арсеналы. В десять часов перестрелка достигла своего апогея, но это были уже последние залпы. Затем пальба начала смолкать, как затихающая гроза. И в десять часов четыре минуты в Иерусалиме воцарилась странная, непривычная, гнетущая тишина.
Дову Иосефу было не до отдыха; его рабочий день продолжался.
Не успели стихнуть последние выстрелы, как он тут же отправил Бен-Гуриону донесение с подробным перечислением всего, что было в первую очередь необходимо Иерусалиму.
В том же здании Еврейского агентства, за несколько комнат от кабинета Дова Иосефа, Давид Шалтиэль собрал у себя в штабе офицеров. Из ящика стола он вынул бутылку французского шампанского, найденную в каком-то доме во время продвижения Хаганы еще 14 мая, и налил всем по стакану. Затем он торжественно предложил тост:
— За тех, кому нынешнее перемирие спасло жизнь!
Для Давида Бен-Гуриона, встретившего начало перемирия в своем кабинете в Тель-Авиве, дарованная Израилю тридцатидневная передышка была "голубой мечтой". Но так же, как и в ночь голосования в ООН, и в торжественный день 14 мая, у Бен-Гуриона не было времени праздновать. На его письменном столе лежало только что полученное донесение от Эхуда Авриэля об отправке третьей партии оружия из Югославии. Во Франции удалось закупить стомиллиметровые минометы. Чехи согласились обучать еврейских летчиков, парашютистов и танкистов. Авриэль закупил новые самолеты, которые скоро своим ходом должны были прибыть из Праги в Тель-Авив. Еврейское государство выжило, положение стало изменяться в пользу евреев, и Бен-Гурион верил, что теперь в истории ею народа начинается новая эпоха. Враги Израиля совершили в тот день роковую ошибку.
46. Тридцатидневная передышка
Для встречи между двумя людьми, целый месяц яростно боровшимися за овладение Иерусалимом, было выбрано весьма подходящее место. Посреди улицы, названной в честь воина, который девять веков тому назад тоже мечтал об овладении Иерусалимом, — герцога Готфрида Бульонского, предводителя первых крестоносцев, — сошлись Давид Шалтиэль, еврей из Гамбурга, и Абдалла Таль, молодой араб из Трансиордании. Оба немного помедлили, окидывая друг друга оценивающим взглядом.
Затем противники отдали друг другу честь и обменялись рукопожатием. Им предстояло определить демаркационную линию между позициями воюющих сторон в одном из районов Святого города — арабском квартале Мусрара. Накануне вечером Хагана предприняла здесь свою последнюю атаку и оттеснила арабских ополченцев на двести метров. Шалтиэль настаивал на том, чтобы захваченный участок остался за евреями.
— Если ваши позиции здесь, то где же у вас укрепления? — скептическим тоном спросил Таль по-английски.
— Наши укрепления — это наши окровавленные рубахи, — сказал Шалтиэль.
На Таля этот ответ произвел впечатление. — Хорошо, — сказал он своему противнику, — как офицер и джентльмен я принимаю ваши условия.
В еврейской части города жизнь постепенно возвращалась в нормальное русло. Открылись магазины, с улиц убрали мусор и битое стекло. Снова начала выходить газета "Палестайн Пост", на улицах появились первые автобусы. Но важнее всего было то, что прекращение огня устранило угрозу голодной смерти.
Главная забота Дова Иосефа заключалась сейчас в том, чтобы установить сотрудничество с представителем ООН графом Бернадоттом. Представитель ООН настаивал на том, чтобы снабжение Иерусалима оставалось таким же, каким оно было в первые дни после прекращения огня, и чтобы продовольствие, подвозившееся по Бирманской дороге, включалось в общий подсчет. Дов Иосеф не имел ни малейшего намерения соглашаться на это условие. Кошмар последних дней осады не должен был повториться. За четыре недели перемирия Дов Иосеф собирался ввезти в Иерусалим столько продовольствия, сколько физически удастся доставить.
— Бирманская дорога не подлежит юрисдикции ООН, — заявил он шведскому дипломату. — И, как бы там ни было, не вам указывать, сколько мы должны есть после стольких недель голода.
Давид Шалтиэль дал указание своим специалистам подсчитать, сколько потребуется оружия, боеприпасов и оборудования, чтобы после окончания перемирия сразу же начать наступление и захватить весь Иерусалим.
Бен-Гурион в Тель-Авиве собрал на совещание высших офицеров Хаганы, чтобы обсудить ситуацию. Повсюду были разного рода нехватки, и за тридцать дней все это следовало восполнить.
Почти везде не хватало оружия и боеприпасов, тогда как на складах Хайфского порта лежали нераспакованные ящики со всем необходимым. Особенно не хватало противотанкового оружия.
Бойцы сражались босиком, одетые во что попало, иной раз даже в пижамы, с непокрытой головой. Выслушав все эти жалобы, Бен-Гурион взял слово.
— У нас есть, — сказал он, — тридцать дней передышки, и нужно предельно использовать каждый из этих дней. Тридцати дней достаточно, чтобы обучить солдата еврейской армии. Невзирая на условия перемирия, мы ввезем оружие и людей из Европы и с Кипра. Главная наша беда — не отсутствие обуви и головных уборов, а отсутствие дисциплины. Сколько позиций из-за этого потеряно, сколько упущено возможностей! Если бы у нас была одна армия, а не несколько, если бы мы действовали по единому стратегическому плану, мы бы добились гораздо большего. Дальше так продолжаться не может. Необходим единый план кампании, иначе нам грозит поражение. Если бои возобновятся а надо полагать, это случится, они будут решающим этапом нашей борьбы.
Джон Глабб надеялся, что бои не возобновятся. У него были основания верить, что так оно и будет. Примерно в то же время, когда Бен-Гурион в Тель Авиве собрал на совещание офицеров Хаганы, премьер-министр Абу Хода в Аммане категорическим тоном заявил Глаббу:
— Военных действий больше не будет. Нукраши Паша и я намерены не допустить продолжения войны. Хватит умирать, и хватит тратить деньги впустую!
Глабб придерживался того же мнения. Бои показали, что арабы не в силах выиграть эту войну. По словам Глабба, главная причина неудач заключалась в том, что "в этом вооруженном конфликте европейское население, находящееся на уровне современных знаний, противостояло населению более многочисленному, но не обладавшему техническими познаниями и соотвстствующим образованием, однако легко возбудимому и не поддающемуся контролю". Глабб считал, что до тех пор, пока арабское общество не достигнет должного уровня развития, нечего и думать тягаться с евреями. Самое лучшее, что можно сделать, это воздержаться от войны.
Однако что бы там ни думал о евреях генерал Глабб, наиболее значительных успехов за эти четыре недели они добились не благодаря своей образованности, а благодаря упорству и неутомимой энергии. Лихорадочные работы на Бирманской дороге продолжались, появились новые бульдозеры, новые рабочие и мощные трелевочные тракторы и грейдеры. И к 19 июня — меньше чем через три недели после начала строительства Бирманская дорога была уже по-настоящему готова и открыта. В этот день по ней прошло сто сорок доверху нагруженных трехтонных грузовиков. Поскольку инспекторы ООН придирчиво проверяли у Латруна все еврейские продуктовые автоколонны, желая удостовериться, что евреи не доставляют тайком оружия в Иерусалим, первые грузовики, пущенные по Бирманской дороге, везли "товар" для Давида Шалтизля.