В молодости я испытывал равнодушие к Закону Будды и не посещал [служб], — кроме разве что великих, о коих шла по миру громкая молва. Тем более сейчас, обремененный годами, не люблю выходить из дома. Но в тот день, когда проповедник хоккё: Сэйсё:[968] отправлял прощальную службу по поводу отъезда Вступившего на Путь ню:до: Микавы[969] в Китай, я пришел, и не могу не признать, что впервые чувства мои, человека к вере равнодушного, были затронуты. Первым делом он прочел Сутру Сердца Мудрости, чтобы призвать богов, и возгласил причину [собрания], потом зазвонил в колокольчик, и из тысяч собравшихся людей многие внезапно разразились рыданиями. И неудивительно...
А еще один человек, желавший отслужить [заупокойную] службу по собаке, попросил наставника в монашеском уставе рисси Сэйхана[970] провести церемонию разъяснения. Проповедник хоккё: Сэйсё:, тоже [искусный] толкователь Закона, внимал ему без свидетелей, накрыв голову покрывалом, желая понять, что же он будет делать. Когда тот произнес: “Наверное, сейчас святая душа покинувшего сей мир воет “у-у” на лотосовом сидении”, — то [Сэйсё:] похвалил его: “Так я и знал. Разве мог бы кто-нибудь другой о таком помыслить?” Непревзойденный священнослужитель по части находчивости! По правде говоря, я все это слышал своими ушами, и мне сей случай показался забавным.
Собравшиеся расхохотались: на редкость странный усопший!
— Это, конечно, вздор и пустяки, но мне кажется, что история об остроумной находчивости [Сэйхана] интересна и несравненна. Разве не в двенадцатую луну произошло моление духу усопшего в Главном павильоне Пяти [великих стражей] храма Хо:дзё:дзи[971]? В то время стоял страшный холод, и поскольку это была [служба] ста монахов[972], под северным навесом Главного храма сидели монахи, читавшие названия [сутр]. Специально для этого и соорудили навес у Главного храма. Для [ста монахов] не ставили столики, как для уставных монахов, а подавали им только рис с кипятком. Двое слуг обслуживали по пятьдесят человек каждый.
В южной части Главного храма, где сидели монахи, установили трехногий котел, в котором постоянно кипела вода, куда, по мере надобности, засыпали рис и подавали его очень горячим[973]. Монахам померещилось, что еда остыла, но когда они попробовали с присвистом ее заглотнуть, рис оказался огненным; правда, дул ледяной северный ветер, и никто не обжегся, напротив, монахи не раз принимались за еду.
Когда позже господин [Митинага] изволил спрашивать, не было ли холодно на сиденьях, обращенных к северу, ему отвечали, что, мол, пища согревала и мы забыли о холоде. И [Митинага] счел, что слуги [придумали] прекрасно. Никто не стал бы браниться, если бы [рис] остыл, но раз уж вышло так превосходно, то все, начиная с господина [Митинага], похвалили слуг, и в будущем, верно, станут вспоминать об этом случае. Слуги поступили вопреки обыкновению — и что же здесь предосудительного? Напротив, все обошлось как нельзя лучше.
А вот еще. Прекрасно было, когда на праздновании [сорокалетия] покойной монахини-императрицы нё:ин[974] [будущий] господин канцлер кампаку [Ёримити] станцевал танец Рё:о:[975], а [будущий] управляющий [двором] наследного принца, владельца Весеннего павильона, таю: [Ёримунэ] — танец Нассори[976]! [Тогда они еще были детьми.] Что до танца Рё:о:, то [Ёримити] станцевал его благородно и изящно; сдается мне, ничто не может сравниться с той красотой и грацией, с какой он, танцуя, отбросил пожалованное ему платье, сделав вид, что не заметил подарка. Танец Нассори был исполнен настолько искусно, что мне показалось — по-другому попросту невозможно! А как изящно [Ёримунэ] перебросил через плечо все пожалованные ему платья и мастерски сделал прощальное па — словом, и мне еще раз показалось, что по-иному этот танец и не станцуешь.
Учитель [танцев Ёримунэ предположил], что, танцуя Рё:о:, [Ёримити] непременно отбросит пожалованное платье, а повторение одного и того же покажется скучным и неинтересным, и решил изменить манеру исполнения [своего ученика]. [Люди] рассудили, что [учитель] победил, потому что придумал нечто новое.
Монахиня-императрица нё:ин [Хигаси Сандзё:] пожаловала [учителю танцев] высокий ранг, и люди говорили: это произошло потому, что она очень любила господина управляющего таю: [Ёримунэ]. Учитель, [что обучал танцу Рё:о:], не удостоился [ранга], с ним обошлись очень жестоко, из-за чего настроение госпожи Северных покоев [Ринси] несколько испортилось. Наверное, его наградили позже. Даже если бы они танцевали, как то полагалось от веку, никто не осмелился бы осудить их — ведь они были так юны; тогда же всем показалось, что оба они поистине не из этого мира, что небесные дети спустились к нам!
969
Вступивший на Путь
970
Наставник в монашеском уставе
971
Главный павильон Пяти [великих стражей] храма Хо:дзё:дзи — такой храм Пяти царей-стражей
972
[Служба] ста монахов — называлась так, поскольку для отправления такой службы требовалось семь священников высокого ранга и около ста монахов низкого ранга, в задачу последних входило повторение названий сутр вслед за чтецом.
973
...засыпали рис и подавали его очень горячим. — Речь идет о зимнем блюде
974
...на праздновании [сорокалетия] покойной монахини-императрицы
975
Танец Рё:о:, или Ранрё:о: — танец, принадлежащий к придворному жанру
976
Танец Нассори — правый, то есть второй (корейский) по значению танец в спектакле