Вещи играли важную роль в пьесе обыденной жизни, такую же, как называние многочисленных сменяющихся чинов и титулов. Последние употребляются вместо имени — имена как бы спрятаны за должностью, что человек занимает в придворной иерархии. Само называние родовых имен, должностей, как видно из жизнеописаний, значимо, поскольку это называние прямо указывает на место человека в клановой и социальной иерархии. Например, все наименования, встречающиеся в жизнеописании Санэёри — принц-глава ведомства церемоний, управитель двора императрицы, служительница императорской опочивальни, господин, Вступивший на Путь, — содержат исчерпывающую характеристику персонажа, в частности, его связи с другими персонажами, его место в сети родовых отношений (отметим, что это — особенность не только О:кагами, а всей средневековой японской культуры).
Постулирование ценности частной жизни, мелких событий, деталей (причем мелкое подчеркивает быстротечность и иллюзорность мудзё), культ малого и хрупкого не требует большого пространства, поэтому повествование сосредоточено в пределах императорского дворца и прилегающих к нему улиц; действие разворачивается исключительно на севере и северо-западе столицы, где селилась знать. Иногда речь идет о живописных местах или монастырях в окрестностях столицы, куда в точно определенные дни, не чаще нескольких раз в год, отправлялся император. Обычно император за пределы дворца не выходил, и для придворной жизни и литературы характерно центростремительное движение — все интересы были направлены в центр, к местопребыванию императора и Фудзивара. Далекие провинции упоминаются как место службы или ссылки.
Время в жизнеописаниях протяженно, но все события почти за 200 лет происходят на весьма ограниченном пространстве. Действие, как в жизнеописании Санэёри, может происходить и на дороге, но обязательно в столицу или из столицы. Императорский дворец (это разного назначения здания, окруженные оградой с девятью воротами) и окружающие его кварталы были построены в подражание китайской идеальной столице Чанъань (хотя есть и некоторые отличия) и рассматривались как центр мира, за его пределами находились лишь места паломничества и ссылки неугодных. Удаление от двора было трагедией для хэйанского придворного, хотя бы потому, что обрывались все его родовые и иерархические связи, он исключался из жизни своего клана. Дороги, ведущие в провинции, теряющиеся в тумане, как тонкие нити соединяли столицу и периферию (например, остров Цукуси), остальная территория была для придворных неведомой землей. Вести из провинции почти не достигают дворца, доходят лишь глухие отголоски важных событий, смут. Придворные, сосланные в провинцию, люди, обитающие там, в представлении “людей мира” превращались в демонов. Айвен Моррис в известной монографии о Гэндзи моногатари писал: “Для Мурасаки Сикибу и ее друзей в столице провинция была местом грубым, ужасным и отдаленным, о котором, чем меньше вспоминаешь, тем лучше”[57].
Понятно становится, почему движение в сторону столицы ощущается и обозначается как подъем, а движение из столицы в провинцию — как спуск.
История влиятельного сановника, выдающегося поэта Сугавара Митидзанэ (845-903), изложенная в жизнеописании Левого министра Токихира[58], — это повесть об изгнании, о гибели человека, вырванного из сети иерархических и родственных отношений. Стихотворения Сугавара Митидзанэ, особенно те, в которых описана его печальная участь (“Уподоблю изгнанника из столицы // Белопенной стремнине потока...”), ценились весьма высоко.
Пространство
Пространство, на котором разворачивается действие, ориентировано в соответствии с китайской традицией по четырем сторонам света и по четырем углам (северо-восток и т.д.). В тексте не раз встретятся такие выражения, как: “к востоку от трона императора”, “к западу от улицы Ниси-но до:ин”, “к югу от занавеса”, “госпожа Северных покоев” (то есть главная жена, потому что к северу от главного дома усадьбы или дворца располагались женские покои). Японцы всегда прекрасно ориентировались именно таким образом, это известная черта всей японской культуры, унаследованная из Китая[59]. С этим связаны и названия Западный флигель, Южный дворец. Столица Хэйанкё: была четко спланирована по сторонам света: на севере находился императорский дворец. Император должен был сидеть на престоле спиной к северу и лицом к югу, поэтому место для столицы было выбрано таким образом, чтобы за спиной императора и по бокам располагались защищающие его горы, а весь юг был бы открыт его взгляду, которому приписывалось сакральное значение. План столицы и императорского дворца представлял собой прямоугольник, приближенный к квадрату, что совпадало с китайским представлением о небе как квадрате (глубина Неба как бы воплощается в очертаниях сруба колодца, отсюда — поэтическое наименование Неба как “колодца небес” или “колодца облаков”).
58
Такой прием часто употребляется в О:кагами; о герое, имя которого заявлено в названии биографии, говорится меньше, чем о лице значительном, но занимающем менее важный пост в государстве.
59
В. М. Алексеев в комментариях к “Рассказам Ляо Чжая о необычайном” Пу Сунлина писал: “Китайцы не любят обозначений при посредстве правой и левой руки, но точно ориентируются по сторонам света”. И приводит примеры: “Прибей-ка гвоздь севернее”, “Эй, слепой, к востоку иди, слышишь!” (см.: Пу Сунлин. Рассказы Ляо Чжая о необычайном. М., 1988. С. 499).