Безличные силы природы, совершая циклические обороты в соответствии с натурфилософским принципом инь-ян, а не субъективные причины направляют и определяют судьбу героя. Они не карают злодея, а совершают свой естественный оборот вне зависимости от правоты или виновности героя - он гибнет или торжествует только благодаря счастливому или несчастному совпадению его стремлений с направленностью природных сил в данный момент[65].
История добровольного отречения наследного принца Ацуакира изложена в биографии Левого министра Моромаса, причем она заслонила собой героя этого жизнеописания. Концепция родовой и должностной иерархии не допускала несанкционированного выхода из иерархии (отречения императоров всегда были обусловлены политическими, родовыми, ритуальными и прочими причинами), потому эпизод с Ацуакира занимает в О:кагами видное место: он бесконечно долго обсуждается заинтересованными сторонами.
Для наших целей - исследовать О:кагами как сочинение литературное — интерес представляет прием “двойного повествования”, использованный анонимным автором. Он строит диалоги между Митинага, императрицей, другими придворными и Ацуакира так, чтобы выявить подтекст их взаимоотношений. Митинага заинтересован в отставке Ацуакира; тогда наследником престола, а значит, и императором станет его ставленник принц Ацуёси, но, по церемониалу, он не может говорить об этом открыто. “Ацуакира сказал: "Думаю сложить с себя сан [наследного принца] и просто вести спокойную жизнь". Митинага ответил: "Нет, этого я ни в коем случае не могу принять. Вы решили положить конец роду монаха-императора Сандзё:?"” Одновременно с ритуальными уговорами Митинага спешно готовит церемонию отречения, поскольку у ныне правящего императора может родиться сын, и планы “господина, Вступившего на Путь” рухнут.
Желание принца отречься от права наследования связывают, конечно же, с воздействием событий, произошедших в прежнем его рождении. В самый момент отречения принц хочет поделиться с Митинага своими размышлениями о жизни: “Хотя [принц] твердо решил: "Поведаю господину [Митинага] обо всем, о чем думал с давних пор", — но когда настал момент осуществить задуманное, он, как и следовало ожидать, заволновался в сердце своем о том, что его ждет. Когда же [принц] стал держать речь перед господином, то совсем оробел...”
Отметим, что рассказчик Ёцуги выступает здесь как автор, знающий все мысли, намерения, невысказанные желания своих героев (напомним здесь о “взгляде сквозь сорванную крышу”). Обветшалый, заросший травой дом — распространенный в сочинениях эпохи Хэйан символ мимолетности, иллюзорности жизни; этот образ часто бывал связан с потусторонним миром: в таких домах нередко селились злые духи, оборотни. Отрекшийся Ацуакира, так же, как ссыльные придворные, переходил в разряд существ, близких, скорее, к демонам, чем людям. “В часы скуки ему нечем было развлечься, он предавался воспоминаниям о лучших временах и обстоятельствах и витал в облаках... Служители из управления дворцового порядка не прибирали по утрам, и потому двор совершенно зарос травой — такая жизнь совсем не подобала [принцу]”. Сам Ацуакира признается: “Мне будет мучительно тяжело, если обо мне будут вспоминать как о бывшем наследном принце”. И он просит Митинага пожаловать ему другое имя (инго), что давалось отрекшимся императорам по названию резиденции, куда они удалялись. Сохранилось стихотворение наложницы принца Нобу-ко, где она сетует, что принц Ацуакира никогда не взойдет на престол:
Сложение с себя сана, отказ от места в иерархии — символический жест, поступок, редкий в О:кагами. Он прерывает плавное течение “потока жизни”, и потому ему уделяется несоразмерно большое место в повествовании: даже приход к власти Фудзивара Митинага описан более лаконично. Заметим мимоходом, что царствовавший в тот момент император Го-Итидзё: не принимает никакого участия в отречении принца.
Красота
Концепция красоты, разработанная в мельчайших подробностях писателями и особенно писательницами эпохи Хэйан и составляющая основу литературы того времени, нашла свое воплощение и в О:кагами, хотя и в менее акцентированной форме, чем, например, в Гэндзи моногатари. Необычайно точно регламентированное (далеко не все факты и явления допускались в литературное произведение и могли быть отнесены к прекрасным) и как бы ощущаемое кончиками пальцев понятие несколько элегической красоты постоянно связано в О:кагами с ощущением быстротечности настоящего, с идеей эфемерности. В приведенных ниже отрывках о прекрасном господине Ёситака (в жизнеописании Великого министра Корэмаса), об императоре Сандзё:, отправившемся в паломничество в святилище Камо в снежный день (биография Великого министра Митинага), и о соколиной охоте (“Истории старых времен”), построенных на контрасте цветов (бледно-желтого и белого; синего, золотого и белого; белого на белом; черного, красного и белого) снега и ткани, снега и перьев птицы, обнаруживается истинно хэйанский идеал красоты.
65
О взаимодействии субъективного и объективного в китайской и японской традиции подробно писал Оуэн. См.: Owen S. Remembrance: The Presence of the Past in Classical Chinese Literature. Cambridge, 1986. Об истории Ацуакира как о проявлении редкого в японской средневековой литературе психологизма и индивидуализма писал исследователь Мацумото Харухиса в статье “Литературное в О:кагами” // О:кагами. Эйга моногатари рон [Изучение О:кагами и Эйга моногатари]. Токио, 1995. С. 39-47.