“Однажды во время сильного снегопада он посетил Левого министра Итидзё: [Масанобу] и сломал [ветку], отягченную снегом, с дерева сливы перед Главным домом. Он махнул ею, и снег медленно посыпался хлопьями на его платье. Изнанка его платья но:си была блекло-желтой, и, [когда рукава завернулись], снег лег на них белыми узорами — и [Ёситака] показался еще прекраснее”.
“Толкуют, что в иные мгновения господин выглядел так, что, поистине, его черты надолго останутся в людской памяти... Однажды во времена монаха-императора Сандзё:, в день торжественного шествия в Камо случился необычайно сильный снегопад; и потому он выпростал рукава тонкого нижнего платья и высоко поднял над головой веер, [чтобы укрыться от снега]; но белейший снег все же ложился на него, и то, как он отряхивался, было необычайно изящно! Его верхняя одежда была черной, а нижнее платье — алым, и к сему яркому сочетанию прибавлялся цвет снега”.
“И вот когда они приблизились к месту начала подъема в горы, то императорский сокол по кличке Сирасо:, схватив птицу, подлетел к верхушке феникса, что на императорском паланкине, и сел. Солнце закатывалось за край гор и сияло так, что алые листья клена, казалось, укрыли горы, подобно парче. Сокол был сияюще-белым, а фазан — лазурным. Когда [сокол] широко раскинул крылья, и вправду пошел снежок — и в этом миге сосредоточилась вся сущность осени. Никогда не бывало зрелища столь изумительного! Я был поражен в самое сердце, так что не мог не согрешить!”
Приведенные отрывки располагаются в разных частях сочинения и не связаны между собой, но их объединяет сосредоточенность автора на определенных художественных приемах: описании игры цвета, оттененной белизной снега в морозный день (снег в районе Хэйанкё: выпадал редко и быстро таял, он был, скорее, исключением из правил). Эти эпизоды можно было бы назвать прозаическим переложением вака рельефно выписан пейзаж, несколькими штрихами обозначено время года, и на этом фоне разворачивается действие, причем внимание акцентируется на движениях: император смахивает снег с платья, Ёситака срывает ветку сливы, сокол ловит фазана, а лучи закатного солнца заливают красным светом лес.
Рассказчик Сигэки, закончив последний из приведенных эпизодов, восклицает: “Я был поражен в самое сердце, так что не мог не согрешить!”
Сигэки упомянул здесь о грехе радости при виде смерти живого существа. Очевидна живописность этих картин, казалось бы неуместных в биографиях государственных деятелей, однако они включены в менее официальные части О:кагами, и, возможно, необходимы были для преодоления известной суховатости “информационных”, генеалогических отрывков. Кроме того они передают ощущение эфемерности и быстротечности происходящего.
Для перевода использована “Книга Томацу”, опубликованная в серии Нихон котэн бунгаку тайкэй (“Полное собрание японской классической литературы”) под редакцией Мацумура Хиродзи. (Т. 21. Токио: Иванами, 1960).
Имена, приведенные в квадратных скобках, в канонический текст О:кагами не входят, им придавалось меньшее значение, нежели титулам, чинам и должностям. Они были введены в текст позднее японскими филологами-комментаторами. В квадратных же скобках — дополнения переводчика, вставленные, дабы помочь русскому читателю понять смысл не всегда и в оригинале легко доступных мест японского текста. Такие дополнения всегда основаны на комментариях Мацумура Хиродзи.
В соответствии с японской комментаторской традицией текст разбит на условные главы: названия таких глав также даны в квадратных скобках.
Автор считает своим приятным долгом сердечно поблагодарить В.Н. Горегляда, который внимательнейшим образом прочел работу в рукописи, сверил перевод с оригиналом, сделав ряд проницательных и полезных замечаний.