Императрица-мать ко:тайго: [Сэйси] относилась к сему господину [Наритоки] с почтением. Во времена, когда принц Ацуакира, единственный сын сей императрицы, назывался главой ведомства церемоний сикибукё:, в двадцать девятый день первой луны пятого года Тёва (1116 г.) монах-император Сандзё: отрекся от престола, и сей глава ведомства церемоний сикибукё: стал наследным принцем, владельцем Восточного павильона, было ему двадцать три года. Все считали, что [подобный выбор] имеет под собой разумные основания, но он всего два года пробыл [наследным принцем] и не ощутил вкуса к такой жизни; когда он был просто принцем, он привык развлекаться на тысячу ладов, четко размеренная жизнь наследного принца оказалась слишком церемонна. Он размышлял о том, чтобы как-нибудь покончить с такой жизнью, и говорил императрице-матери ко:тайго: [Сэйси]:
— Так жить не желаю.
А она этому с самого начала воспротивилась и все твердила:
— Это неслыханно. Нечего и обсуждать.
Не зная, что и думать, она отправила известие господину, Вступившему на Путь, ню:до:-доно [Митинага]; когда же тот изволил прибыть, подробно поведала ему обо всем. Когда [принц] объявил ему:
— Думаю сложить с себя сан [наследного принца] и просто вести спокойную жизнь, — тот сказал:
— Нет, этого я ни в коем случае не могу допустить. Вы, что же, решили положить конец роду монаха-императора Сандзё:? Постыдное и печальное деяние! Дело, видимо, в том, что внушили вам подобное намерение злые духи, которые полностью завладели [еще вашим дедом], монахом-императором Рэйдзэй. Вам следует помнить об этом и остерегаться.
— Пусть так, но я не раз желал постричься в монахи, ничего другого мне не остается, — сказал [наследный принц].
— Вы так далеко зашли, я и не знаю, что вам сказать. Нам следует обратиться во дворец, — промолвил [Митинага], и [принц] очень обрадовался. Господин [Митинага] прибыл во дворец, и какие же чувства должна была испытывать Великая императрица тайго: [Дзё:то:мон-ин], выслушав его?!
В точно таком же случае с наследным принцем, владельцем Восточного павильона, все думали о принце-главе ведомства церемоний сикибукё: [Ацу-ясу], а монах-император Итидзё: сказал:
— Не вижу у него надежных сподвижников, крепких духом, и потому наследным принцем станет нынешний [Го-Итидзё:].
И произошло так, как уже было[344], все было решено, и в пятый день восьмой луны первого года Каннин (1117 г.) в возрасте девяти лет Третий принц был возведен в сан наследного принца, владельца Восточного павильона, и в двадцать восьмой день восьмой луны в третий год Каннин (1119 г.) в возрасте одиннадцати лет прошел обряд Покрытия главы. Прежнего наследного принца, владельца Восточного павильона, называли отрекшимся Коитидзё:. Слов нет, чтобы описать счастливые обстоятельства нынешнего наследного принца, владельца Восточного павильона. Думали, что дело так и завершится, но не знали, что именно об эту пору.
Отрекшийся Коитидзё: был первым, отрекшимся по своей воле. Кажется, начиная с сего принца, от сана наследного принца отреклись всего девятеро[345]. Среди них был монашествующий наследный принц [Савара], когда он скончался, то стал называться Посмертно возведенным в сан Великим императором [Суто:], его почитали как святого в шестидесяти землях. И при дворе признавали его, [опасаясь его проклятия], ему [на могилу] подносили дань — часть первого урожая риса. С одной стороны, на такое решение отрекшегося [Коитидзё:] оказала сильное воздействие судьба его светлости [Митинага], а еще большее — вмешательство духа главы ведомства церемоний сикибукё: Мотоката, — так сказал Ёцуги. А слуга добавил:
— Довольно разумно. Однако происходило все совсем иначе. Кое о чем я прекрасно осведомлен.
Ёцуги сказал:
— Допускаю, очень может быть. С удовольствием выслушаю сейчас же, что передавали люди. Я люблю слушать об обычаях прежних времен и старинные истории.
[Слуга] понял, что возбудил интерес:
— Истинное положение вещей таково: все было прекрасно при жизни монаха-императора Сандзё:. После того как он скончался, то [с отрекшимся Коитидзё: все стало совсем не так, как] с обычными в мире наследными принцами, владельцами Восточного павильона; никто из придворных не приходил к нему, не занимался с ним музыкой и поэзией, не обхаживал его, не вел с ним приятных разговоров. В часы уединения ему нечем было развлечься, он предавался воспоминаниям о лучших временах и обстоятельствах и витал в облаках; пока был жив монах-император Сандзё:, являлись также и придворные монаха-императора, его посланцы сновали туда-сюда, и [принц] пользовался вниманием и имел множество удовольствий. Монах-император скончался, и в мире появился страх, [люди] почему-то боялись даже ходить по Большому проспекту [мимо дома отрекшегося], соблюдали предосторожности, и потому челядинцам при дворе наследного принца затруднительно стало служить ему, — что же говорить о том, как чувствовали себя низшие слуги! Служители из управления дворцового порядка не прибирали по утрам, и потому двор совершенно зарос травой — такая жизнь совсем не подобала [принцу]. Те, кто изредка посещал его, распускали в мире слухи:
344
И произошло так, как уже было... — То есть, то же самое произошло раньше, когда думали о принце Ацуясу, что у него нет надежных сподвижников.
345
...начиная с сего принца, от сана наследного принца отреклись всего девятеро. — H. McCullough, вслед за Сато Кадзуо, а также Ямагива считают, что отрекшихся принцев было пятеро (Фунадо, Осабэ, Савара, Такаока, Цунэсада), и девятка — это ошибка переписчика, так как курсивные формы иероглифов “пять” и “девять” похожи [McCullough P. 118].