— Да, но слышишь ли ты что-то больше, чем просто звук?
— И этого хватает.
— Нет.
Тогда Время обратилось к цветам, прораставшим на пышном лугу: «Поведайте мне то, о чём не ведает никто…»
В ответ из сумерек тянулись хором разноголосые мотивы: «Зачем цветы, которые увяли, напрасно радовали вас? Зачем благоуханием своим мы напоили этот свет, зачем? Уж лучше б скромный свой букет вы собирали из надежд и обещаний; когда мгновения не стоят ничего — цветы зачем?..»
— Услышал ли ты наконец?
— На то они цветы, чтоб жить мгновением одним. Для счастья большего они просты и оттого их песнь скудна.
— Какой бы цели не было для счастья и средств каких не применил бы ты, всё ж не поймёшь, к чему стремился, само же счастье упустив.
— И что с того?
Дух времени раззадорился, и тем веселее ему становилось. Он показал Ветерку, как в оные дни жизнь только набирала силу. Как человек, окружённый опасностью, не утратил свет, как у судьбы он случай выгрызал, чтобы время — ещё недоступное ему — как можно дольше продлевало путь. «Кто след свой хочет проложить, тот времени ничуть не уступает» — чем объяснялся дух в своём разочаровании, но к прежнему вернулся:
— Что до Поэзии, когда, подобно им, всё чахнет? У дуба старого спроси, у той звезды, что пламенем объята, спроси у тех, что в вечности молчат, но жизнь имеют.
— У камня бы ещё спросил.
— Вот и спрошу.
— Прости, своих полно забот, уж мне пора.
— Как знаешь.
— И всё же, Время, раньше было ты другим.
— Я где-то слышало уже. Прощай и ты.
Исчез как будто Ветерок, едва о нём напоминал на ветке лист дрожащий.
На запад Время шло. С самим собою говоря, оно искало истины другие. «Пусть тайна этих мест ясна, однако помню я: здесь золото омыто кровью, а идолы языческих богов подобны тварям, обитавшим тут…»
До неизведанных глубин касалось Время, но человеческой души постигнуть не могло. У берегов бескрайних в раздумье дух сидел.
— Тебя я ждал.
— Откуда голос?
— Я та стихия силы той, что власть имеет над водой.
— И что хотел?
— Покамест заняты все были, то над землей ни зги не видно, то раз — огонь разбушевался, затем меня волнение застало. Всему виною Ветерок. Его-то и спросил, к чему спокойствие нарушил зря.
— Тому виною я, не он.
— Вот-вот. Помочь немногим я могу, хотя внимательно послушай: за той немыслимой чертою, где изумрудами сверкают небеса, где до сих пор хранит всё образ первозданный, быть может, там есть то, что нужно.
— Так мне на север? Что ж, спасибо.
— Туда ты путь отыщешь свой по быстрому теченью моему.
Среди буранов и морозов, условиям тяжёлым вопреки, сюда нога ступала человека. Бродил от краю и до краю дух, намёк какой-нибудь ища для истины своей. У скал витийствовало море, а на скале осматривалось Время. Как заприметило оно огромный камень, так вспомнило слова от Ветерка.
— Ответь мне, Камень.
— Чего желаешь ты услышать?
— Скажи мне то, о чём не ведает никто.
— Гм… Я — камень.
— И большего не можешь?
— Так и спроси.
— Не рад ли ты такому миру?
— Что этот мир — не вздор ли всё? Что до забот — мне нет и дела.
— О неотёсанный мой друг! Раз ты здесь есть, то остальное всё не зря?
— Гм… Не зря. Но как сказать? Здесь мой отец стоял, мой дед стоял и прадед. Я много лет смотрел на жизнь, а жизни нет. Ответь же ты теперь и мне: раз всё — равно, к чему стремиться?
Неожиданно для себя Время нашло ответ:
— Жизнь мала ради своего величия.
— Как если б мог я это знать, изменится ли что?
Время засмеялось и устремилось куда-то в неизвестность…
Вот синева, окутавшая пеленою высь и даль. Вот и заря всходила с краю одного, а на другом ложилась, цветами мака насыщая луч, кому приветственный, кому прощальный. Вот полюса, во льды сковавшие себя и вечным холодом поивших тишину. Одну лишь безмятежность прерывала жизнь, что здесь вокруг, свирепствуя, кипела.
Камень раскололся.
…И жизнь он новую познал и дух его свободным стал…