О-Кичи. Где он сейчас?
Сайто. Точно не знаю. Говорят, живет где-то в добровольном изгнании в Энею, но это всего лишь слух… Человек он образованный и достойный, но уж больно несовременный! Все придерживается старых устоев – дескать, «верный вассал не служит новому господину»!.. А мог бы преуспеть в жизни… Жаль, очень жаль.
О-Кичи. Каме-сан, угости меня табачком, а?
Камэкичи. А твой кисет где?
О-Кичи. Обронила, наверное, когда ругалась там, на улице!
Камэкичи. Только трубки у меня нет.
О-Кичи. А я трубку и не прошу. Ты табаку дай!
Камэкичи (протягивает ей кисет). Вот надоела!
Сайто. На, О-Кичи, возьми! (Заворачивает банкноту в тонкую бумагу и бросает ей.)
О-Кичи. Что это?
Сайто. Знак признательности с моей стороны. Купи себе табаку.
О-Кичи. О-о! Премного обязана! (Набивает табаком трубку, поднимает брошенную Сайто бумагу, подносит, не развернув, к свече и спокойно прикуривает.)
Камэкичи. Что ты делаешь?! Ты что, спятила? (Поспешно гасит горящие деньги.) Ну можно ли вытворять такое!
О-Кичи (пуская кольца дыма). Блаженство!.. Ты, наверное, никогда в жизни так не курил! Хочешь, дам разок затянуться?
Камэкичи. О-Кичи, перестань дурить, слышишь! Разве можно жечь деньги?
Сайто. Да, похоже, она и впрямь далеко зашла… О-Кичи, неужели тебе не стыдно?
О-Кичи. А вам, господин?
Сайто. Что такое?!
О-Кичи. И ты еще говоришь о стыде!.. А помнишь, как вы всем скопом набросились на О-Кичи, чтобы бросить ее в огонь? «Деньги жечь стыдно…» А живого человека – не стыдно?
Первый гость. Не смей дерзить его превосходительству, не то…
Сайто (как будто не придавая значения словам О-Кичи). Ничего-ничего. Несчастная женщина!
О-Кичи. Смотри-ка, какую важность на себя напускает! Не очень-то задавайся! Сводник! Сделал карьеру на том, что поставлял содержанок!
Камэкичи. Замолчи, слышишь!
О-Кичи. Отстань! Сам заткнись!
Сайто (громко смеется). Ты все помнишь прежнего Сайто… Верно, верно, в свое время пришлось немало с тобой пререкаться. Но с тех пор я стал много старше. Да и времена изменились. Я уже не тот мелкий чиновник, каким был раньше.
О-Кичи (поет).
Сайто. Я вижу, ты обижена на весь мир. Что ж, тебя можно понять, можно понять… А я вот рассказывал этим господам о твоих заслугах. Не надо видеть во всем только дурное. Смотри на жизнь помягче, добрее… Я очень тебе сочувствую. И постараюсь помочь, чем смогу. Так что говори без стеснения, чего бы ты хотела!
О-Кичи (презрительно сплевывает). Ишь, как красиво рассуждает на людях, можно подумать, что и правда добряк!.. Брось эти речи! Сам столкнул меня в яму, а теперь, видите ли, жалеет: «несчастная», «бедная»… Не смей жалеть меня, понял?! Был зловредным, так зловредным и оставайся! (Со слезами в голосе.) Мне… мне это гораздо приятней!
Камэкичи. Ну-ну, что с тобой?
О-Кичи. Сволочь! По-твоему, женщина – это игрушка? Не на такую дуру напал!
Сайто. Хм, дело плохо. Когда человек теряет способность понимать доброту, это конец… Подумать только, чтобы такая женщина дошла до столь жалкого состояния… Право, я огорчен до слез… Что сказал бы господин Иса, если б узнал об этом?… Так вот что стало с О-Кичи – Голосистой пташкой!
О-Кичи. Не с «Голосистой пташкой», а с «госпожой Токивой»!.. Помнишь, как вы меня улещали, как называли госпожой Токивой и еще какой-то там китаянкой!.. Как уговаривали: «Только ты спасешь положение!» Знатная получилась Токива!..
Сайто. Безрассудная женщина! Тебе платили такое жалованье, что хватило бы безбедно прожить всю жизнь, а ты что сделала?
О-Кичи. Болван! Разве я могла беречь эти деньги?
Сайто. Отчего же ты не покончила с собой? Все лучше, чем пасть так низко! Ведь ты воспитывалась в семье, не чуждой самурайских традиций. Должна бы усвоить в какой-то мере самурайский дух, обычаи самураев… Если тебе было так мучительно прислуживать чужеземцам, почему ты не предпочла умереть благородной смертью? Тогда не пришлось бы покрыть себя таким позором при жизни!
О-Кичи. Нет, помирать я не собираюсь. Раньше я хотела, но теперь, когда так опустилась, стала дорожить жизнью. Пусть люди смотрят, пусть весь мир видит, кто столкнул меня в эту пропасть! Как со мной поступили… Да нет, не только со мной – со всеми женщинами вообще!
Сайто. Нет, я вижу, бесполезно с ней толковать!
Камэкичи. Я же с самого начала предупреждал вас – не надо ее звать! Только и остается, что завернуть в рогожу да выбросить подальше на свалку!
О-Кичи. Меня? В рогожу?… Вот и хорошо, и прекрасно! Для такой пропойцы, как я, помереть под рогожей – самое большое желание! (Валится на пол возле входа на лестницу.)
Первый гость. Ну, что ты будешь с ней делать!.. Эй, кто-нибудь! Выведите ее отсюда!
Служанка. Слу… слушаюсь! О-Киттцан, не надо лежать здесь, нехорошо! Пойдем вниз! (Старается поднять О-Кичи.)
О-Кичи. Отвяжись! Пусти, говорю!
Камэкичи. Ступай, слышишь! Уходи!
О-Кичи. Не пойду! Сами позвали, а теперь гнать?
Второй гость (приближается к О-Кичи). Ты мешаешь ходить. Сказано тебе, пошла вон!
О-Кичи. Хочешь, значит, пройти? Ну, так прямо по мне и шагай!
Второй гость. Что-о?…
О-Кичи. Для вас женщина все равно что грязь, прах… А раз грязь, отчего же не наступить? Сколько раз уже наступали, топтали… Ну, давай, давай!
Второй гость растерянно молчит.
О-Кичи. Ну, что же ты? Размазня! (Громко смеется.)
Сайто (встает и быстрым шагом подходит к О-Кичи). Ладно! Я пройду. Мерзавка! (Сильным ударом ноги отбрасывает О-Кичи в сторону.) Такую каргу, которая не хочет ничего понимать!.. (Ударяет ее еще раз.)
Картина вторая
Жилище О-Качи.
Жалкая хижина, состоящая из комнаты, прихожей с земляным полом и кухни. О-Кичи лежит на постели.
На дворе день. Идет снег.
Под карнизом, у кухни, тихо разговаривают О-Сэн и ее возлюбленный Дэндзабуро.
Дэндзабуро. Так не пойдешь?
О-Сэн. Да ведь… Послушай, ведь это же невозможно!
Дэндзабуро. Ах так?… Ну что ж, как знаешь!
О-Сэн. Ой, Дэн-сан! Ты рассердился?
Дэндзабуро. Прощай! (Хочет уйти.)
О-Сэн. Какой ты нехороший! Уходишь…
Дэндзабуро. Потому что ты слишком нерешительная!
О-Сэн. Но я же не могу бросить матушку!..
Дэндзабуро. Так ведь я же звал тебя на минутку… Она же спит. Не бойся!
О-Кичи. О-Сэн!.. О-Сэн, ты здесь?…
О-Сэн. Ой, зовет меня!.. Все пропало!
Дэндзабуро. Возилась долго, вот и пропустила момент!
О-Кичи. О-Сэн, где ты там?… О-Сэн!
О-Сэн. Прости, я потом к тебе выйду… ну, ну, не сердись!
О-Сэн уходит в дом.
Вы меня звали, матушка?
О-Кичи. Звала, конечно… Где ты пропадаешь? (Садится в постели.)
О-Сэн. Я… я… на минутку вышла к колодцу.
О-Кичи. С кем это ты сейчас разговаривала?
О-Сэн. Ни с кем…
О-Кичи. Неправда, я слышала… Это Дэн-сан из соседнего переулка?
Дэндзабуро, услышав слова О-Кичи, поспешно убегает.
О-Сэн. Нет.
О-Кичи. Вот как? Ну ладно… нет так нет. У нас есть еще сакэ?
О-Сэн. Да.
О-Кичи. Принеси. И подогрей, слышишь…
О-Сэн. Сейчас. А лекарство?
О-Кичи. Не нужны мне лекарства. Ты вот что… Подай-ка мне лучше курительную палочку.[78](Смотрит на улицу.) Снега-то сколько! В Симоде такой снегопад – большая редкость.
78
Ароматические курительные палочки зажигают в храмах перед изображениями будд, на домашнем алтаре в день поминовения родных или когда в доме покойник. О-Кичи грызет курительную палочку, как бы показывая этим, что уже не причисляет себя к миру живых.