Глава XXIII.
Теперь надобно нам обратить внимание на то, что, сказав: и бысть тако, [бытописатель] вслед за тем прибавляет: и виде Бог вся, елика сотвори, и се добра зело. В этом случае разумеются власть и данная человеческой природе способность брать для пищи полевую траву и древесные плоды. Слова: и бысть тако он ставит в связь с тем, речь о чем начата им с того пункта, откуда он говорит: и рече Бог: се дах вам всякую траву семенную, и проч. Ибо если слова: и бысть тако мы отнесем ко всему сказанному выше, в таком случае должны будем признать, что [люди] возросли и, умножившись, наполнили землю в самый же шестой день; между тем по свидетельству Писания это совершилось по истечении многих лет. Вот почему слова: и бысть тако говорятся тогда, когда дана была человеку способность к ядению и человек, по слову Божию, узнал об этом, и говорятся, очевидно, о том, о чем узнал человек от Бога. Ибо если бы он тогда же начал и есть, т. е. стал принимать в пищу то, что ему давалось для питания, Писание сохранило бы [и в этом случае] обычный свой способ слововыражения, т. е. употребив слова: и бысть тако, имеющие значение предуведомления, присоединило бы, затем, и самое действие, сказав: "и они взяли и ели". А так могло быть сказано, при чем имя Бога могло быть и не поставлено. Подобным образом после слов: да соберется вода, яже под небесем, в собрание едино и да явится суша, прибавляется: и бысть тако, а затем не говорится: и сотвори Бог…, а только повторяется: и собрася вода в собрания своя, и проч.
Глава XXIV.
Исследования заслуживает и то, что о творении человека [бытописатель] не говорит особо, как об остальном: и виде Бог, яко добра, а сказав о его сотворении и даровании ему власти или господствовать или вкушать в пищу, он прибавляет обо всем вообще: виде Бог вся, елика сотвори, и се добра зело. В самом деле, можно ведь было сначала сказать отдельно и о человек то же, что порознь говорилось обо всем, созданном раньше, а потом уже сказать обо всем, что сотворил Бог, в связи с сотворенным в шестой день: се добра зело. Почему же о скотах, зверях и гадах земных сказано то, что принадлежит шестому дню? Неужели – потому, что все это заслуживало названия добрым и каждое порознь, в своем роде, и вместе с остальным, а человек, сотворенный по образу Божию, заслужил это название только вместе с остальным? Или, может быть, – потому, что он еще был несовершенен, так как еще не был помещен в раю. как если бы пропущенное здесь сказано было после. когда он был помещен в раю?
Что же сказать нам? Разве не потому ли Бог захотел назвать человека не особо, а вместе с остальными [тварями], добрым, что предвидел, что человек согрешит и не устоит в совершенстве образа Божия, т. е. как бы внушая, чем он будет? Ибо когда сотворенное остается таким, каким оно сотворено, как напр. то, что или не подвергалось греху или не может грешить, оно в отдельности хорошо, а в общем весьма хорошо. Ведь не напрасно же прибавлено: зело. И члены тела, хотя они в отдельности хороши, однако в целом составе гораздо лучше. Если бы напр. красивый глаз мы увидали отделенным от тела, то, конечно, не нашли бы его уже таким красивым, каким находили его в составе членов, когда он занимал свое место в телесном организме. Впрочем, и то, что вследствие греха теряет свою красоту, ни в каком случае не доходит до того, чтобы даже и при помощи промысла не быть добрым в связи в целом и в общем составе. Человек до греха был, без сомнения, добрым, но Писание об этом умалчивает, а говорит напротив о том, что будет, нечто предуказует. И так сказано о нем верно. Ибо раз он хорош в отдельности, то, конечно, еще более хорош и в общем (cum omnibus). А раз не хорош в общем, надобно, чтобы хорош был и в отдельности. Таким образом, сохраняется равномерность – говорится то, что уже в настоящем верно, и служит предуказанием будущего. Бог есть преблагой создатель всех природ и правосуднейший промыслитель грешников; так что хотя что-нибудь в отдельности, вследствие греха, и становится безобразным, однако вселенная прекрасна и с ним. Но о дальнейшем поведем речь уже в следующей книге.