— Ты че? Охренел?
— Я сказал — она не хочет играть! Пошла отсюда, малая! Быстро!
— ХОЧУ!
Упрямо заявила и стиснула руки в кулаки.
— Ну видишь, малышка хочет. — подмигнул мне и повернулся к Пауку. — Ты чего занервничал? Или правильным стал…. Там, в Нью Йорке…
— Хлеборезку завали! Она не играет!
— Кто сказал?
— Я сказал!
— Срать я хотел на то, что ты сказал! А эта малышка никуда не пойдет!
Джино усмехнулся и протянул мне ладонь.
— Не бойся его. Со мной играть будешь.
Я нагло взяла Джино за руку и с вызовом посмотрела на Верзилу.
— Убери от нее лапы!
Сальва вдруг со всей силы ударил Джино кулаком в лицо, а меня схватил за плечо и отшвырнул в сторону с такой силой, что я упала на спину.
— Тыыыыы, — Джино ринулся на Сальву, размазывая кровь под носом.
Сальваторе выхватил нож из-за пояса и, перекинув его из руки в руку, ухмыльнулся:
— Сначала поиграй со мной!
— Паук! Ты че! Остынь!
— Она сама пришла! Успокойся!
— Сальва!
Ребята пытались его успокоить, но он передернул плечами и скинул черную косуху на землю. Джино тоже сбросил куртку. Теперь они стояли друг напротив друга злые, набыченные, и мне стало страшно… Нет, не за Сальву…а за Джино. Потому что я увидела жуткий взгляд Паука исподлобья. Там жила смерть. Пряталась в черноте за золотой каймой.
— До первой крови, — зарычал Сальва.
— До первой крови! Твоей! И она будет играть!
— Не будет! Скорее ты сдохнешь!
Глава пятая 1998 год и 2003 год
Сицилия. Палермо 1998 год
Как сразу, несмотря на слепоту,
Находит уязвимую пяту!
(с) Шекспир. Ромео и Джульетта
От бессилия ломались крылья,
Разбивались надежды, мечты,
Но я верила очень сильно
Где-то есть в этом мире ТЫ.
(с) Ульяна Соболева
— Остановиииись!
Закричал Марко и бросился на спину Сальваторе, не давая вонзить нож в Джино. Но старший брат его с легкостью отшвырнул. Окровавленный, весь в кровоподтёках после изнурительной и безжалостной драки, сжимающий рукоять сбитыми пальцами, он сидел сверху на Джино, придавив его к земле и дрожа от напряжения, пытался перебороть сопротивление кузена. Кончик ножа дергался у самого горла Джино.
— Ты…в моем доме… И если я, Паук, сказал, что она не станет играть — значит так и будет. Понял? Повтори, мразь!
— Да…пошел ты!
— Повтори, или я уши тебе отрежу!
— Попробуй!
Напрасно он злил Сальву, напрасно дергал перед ним красной тряпкой. Мне вдруг стало невыносимо страшно, что Паук так и сделает — отрежет ему ухо. Из-за меня.
— Не надооо. Не режь его. Я не стану играть. Не стану. — повисла на руке Сальвы, от неожиданности он обернулся и прочесал лезвием по моему плечу. Тут же его глаза расширились, округлились, и нож выпал на землю. Было больно, и меня тут же затошнило от вида собственной крови. Хлынув по лиловому рукаву вниз к ладони, она закапала в траву.
— Придурооок! Ты ее зарезал? Тыыыы!
— Заткнииись, бл*! Все заткнулись!
Голос Марко оглушительно зазвенел в ушах, но мне было наплевать на него, у меня сильно кружилась голова, а Сальваторе подхватил меня и быстро понес в сторону дома. Какие сильные у него руки, как гулко бьется сердце в груди, и сквозь густую вату я слышу, как он шепчет по-итальянски:
— Сейчас, Вереск, сейчас. Все хорошо будет… сейчас, маленькая. Я нечаяннооо…. Бл***… я не хотел… слышишь, малая, я не хотел!
И в волосы мои ладонью зарывается, прижимая мою голову к своей груди. Бежит со мной, торопится… а мне хочется, чтоб не торопился, чтоб вот так у него на груди лежать бесконечно.
Занес меня в дом, взбежал со мной по лестнице… а мне было так хорошо, я ужасно хотела, чтоб это не прекращалось, но Сальваторе положил меня на постель, приглаживая мои волосы, обхватывая ладонями щеки.
— Сейчас рану посмотрят… слышишь, Вереск? Ты только не умирай, ладно?
И в черных радужках больше нет колючей злости, нет глубокой и безнадёжной бездны. Там страх и отчаяние. Ему страшно. За меня. В комнату набились люди. Все охали и ахали. Ко мне тут же подбежала мама. Бледная от испуга, ее губы дрожали, и она металась возле постели, пока ждали врача.
— Все хорошо… мам, все хорошо. — шептала я и сжимала ее руку. — Это просто царапина. Ничего серьезного. Правда.
Потом приехал врач. Он осматривал мое плечо при Альфонсо, Сальве, его мачехе и Марко, при моих родителях. Это было больно и очень неприятно. У врача оказались очень холодные руки. Когда он прикасался, меня подбрасывало, как от удара током.