— Господин!
— Не трогай его. Тебе ведь нужна была я? Ты нашел и получил меня. Зачем еще кого-то терзать и мучить?
— Пошел вон! — а сам перехватил мою шею и легонько сдавил. — Вееерно, малая, чертовски верно. Зачем мне кто-то? Я буду терзать и мучить тебя. Так, как он целовал тебя? Покажи мне как!
Официант, не прекращая молиться, выскочил из зала, а Мартелли приставил пистолет к моему лбу.
— Показывай! Не бойся!
Звучит смешно, учитывая, что дуло упирается мне между глаз.
— С тобой все равно никогда не будет, как с ним!
— Твааарь! Что ты дала ему с собой делать? Отвечай! Что позволила? Сосала у него? А? Сосала? Отвечай!
Стало страшно. До судорог, до боли в суставах.
— Трахал тебя? — легко шлепнул по щеке заставляя смотреть на него. — Спрашиваю, трахал?
— Нет…
Отрицательно качнула головой и почувствовала, как он убирает волосы с моего лица пистолетом. Зажмурилась, чтобы не встретиться с ним взглядом.
— Лжешь. Трахал. Знаю, что трахал. Открой глаза и смотри на меня. Смотри, бл*дь, на меня, я сказал!
Медленно приоткрыла, глотая раскаленный воздух.
— Молишься?
Кивнула, содрогаясь от ледяных прикосновений металла.
— О чем молишься?
— Я очень хочу…чтоб ты умер. Прямо сейчас.
Привычная гадская ухмылка. Ненавистная, мерзкая. Только в глазах вспыхнула золотая смерть. Как будто я только что вбила лезвие ножа ему под ребра.
— Плохо молишься, Вереск, твой Бог не слышит тебя. Он глухой. Ты слишком тихо пищишь. Ты ему на хер не нужна. Никому не нужна, кроме меня! И запомни, — наклонился ко мне, — я не умру один. Я заберу тебя с собой. Другому никогда не достанешься. Ты — моя.
— Больной ублюдок! Какой же ты больной…!
— Замолчи… или я поступлю с тобой очень плохо. Так плохо, как никогда не поступал.
— Неужели, а это? Что может быть хуже этого?!
Нервно дернула вверх рукава свадебного платья, тыкая ему в лицо круглыми шрамами на сгибах рук. Он поморщился, как будто это зрелище причинило ему боль. Но я бы никогда не поверила, что этот зверь умеет ее испытывать.
— Так было надо. Хватит болтать. Раздевайся! Я хочу свою награду за все эти долбаные годы поисков. Ты начнешь возвращать мне долги прямо сейчас!
Стянул с себя пиджак и швырнул на пол, принялся расстегивать рубашку одной рукой, другой все еще сжимал пистолет. Сделал несколько шагов ко мне.
— Не подходи! Не смей! Не приближайся!
— А как же брачная ночь, Вереск? Аааа? Как же секс, о котором ты мечтала? Сегодня ночью твой мудак должен был тебя драть до самого утра, лить в тебя свою сперму…
— Он, а не ты! Он!
— Ничего, я побуду на его месте, и ты поорешь для меня. Поорешь так, что он услышит тебя даже на том свете.
— Ты — омерзительное чудовище, и с тобой можно орать только от ужаса! Меня всегда от тебя тошнило!
Мне нравилось это говорить, нравилось заставлять его бледнеть от ярости. Если бы могла, я бы сдавила его проклятое сердце и выдрала у него из груди. Что угодно, лишь бы причинить ему боль.
— Лжешь! Сука! — приподнял в воздухе и резко опрокинул на стол.
Схватила его руку и прижала дуло пистолета к груди.
— Лучше спусти курок. Ты ведь все уже получил. Все активы моего отца, бумаги, земли.
Ткнул дулом мне в горло, опрокидывая на белую скатерть и наклоняясь ко мне. Вьющиеся иссиня-черные волосы упали ему на лоб, на какие-то мгновения возвращая этому жестокому лицу былые юношеские черты. Черты, которые я когда-то любила…
— Я возьму тебя… и, если на скатерти не останется твоей крови, я размозжу тебе череп!
— Сделай это сейчас! Потому что ее там не окажется!
— Ммммм! — взвыл и вдавил дуло в горло так сильно, что я закашлялась. Второй рукой разодрал тонкий шелк на груди. Дешевенькая материя разлезлась на части до самого пояса. — Не окажется — значит я трахну свою жену-шлюху перед смертью и стану вдовцом!
Глава третья 1997 год
Сицилия. Палермо 1997 год
Воспламенившееся море слез,
Раздумье — необдуманности ради,
Смешенье яда и противоядья.
(с) Шекспир. Ромео и Джульетта
С тобой душой и вздохом каждым
Часы, минуты и мгновенья
Взлетев над пропастью однажды,
Рискуя, но без сожаления
Твоя, пусть все ужасно сложно
Болезненно так откровенно
Но отказаться невозможно
Ты мой, во мне, течёшь по венам
© Ульяна Соболева
— Это ваш цвет, синьорита. Только лиловый. Только он. Под ваши глаза.
— Лучше б они были синие, как у мамы, или зеленые… а то и карие, как у тебя!