— Дуреха. Ох, уж эти вересковые глаза. Поплачет кто-то от вашей прелести, юная сердцеедка, ох, поплачет. Попомните мое слово. Старая Ма знает, что говорит.
— Лгунья!
— Пыф! Еще чего! Мами никогда никому не льстит!
Мои глаза имели необычный цвет. Они были лиловыми. Вначале думали, что это младенческий оттенок, потом испугались, что я слепая, но врач сказал, что у трех процентов населения земли есть разные оттенки фиолетовой радужки. Моя напоминала цветом вереск. Его было здесь много, особенно на Холме Эрикса. Меня этот цвет не радовал, потому что люди всегда пытались меня рассмотреть поближе. А бывало и тыкали пальцами. Конечно, мой отец мог эти пальцы поотрезать, как и дядя Влади, но повышенного интереса это не поубавило бы. Люди любят рассматривать и удивляться чему-то необычному, а иногда и бояться. Когда со мной встречались взглядом где-то в центре города — могли осенить себя крестным знамением и перейти на другую сторону улицы.
— У этой девочки странные глаза. Она ведьма?
— Не знаю. Может, она больная.
На утренней мессе всегда хорошо слышно, о чем многие шепчутся, но еще лучше было слышно, как эта «врач» потом голосила, когда села своей пышной задницей на гвоздь. Пусть теперь едет в травмпункт за диагнозами.
Мами нарядила меня в атласное платье, которое сшили на заказ до грандиозного приема в доме Мартелли. Оно сидело как влитое, имело пышный низ с воланами и кружевным подъюбником и узкий верх, а декольте-лодочка чуть приоткрывало плечи. Выточки подчеркивали едва появившуюся грудь.
Мне исполнилось пятнадцать, у моих сверстниц за пазухой водились теннисные мячи, а у меня едва вылезли две горошинки. Но я и им была рада. Хоть что-то. Надоело быть прямой, как доска.
— Сиськиии, вы где? — заглядывала по утрам под майку и вместо них разочарованно отвечала, — Никого нет дома.
— Волосы заплетать?
— Уложи красиво, Ма.
— Красиво?
Ее черные брови-запятые удивленно поползли вверх.
— Это для кого так старается синьорита? Уж не для этого ли вредного мальчишки?
— Какого такого мальчишки?
Пряча улыбку и поправляя декольте.
— Ди Мартелли старшего! Кого ж еще? Вряд ли вы бы так расстарались для его тщедушного братца!
— Еще чего! Для Паука?! Он долговязый верзила, и он мне совершенно не нравится.
— Конечно, не нравится. Именно поэтому вы тут прихорашиваетесь и просите уложить вам волосы в спиральки, и я должна посвятить этому несколько часов моей жизни.
Ворчала Ма. Но все же укладывала мои длинные космы в спиралевидные локоны. Украдкой от всех я подкрасила маминой тушью ресницы и нанесла немного блеска на губы. Да, я прихорашивалась для него. Для мерзкого Паука, которого видела последний раз почти четыре года назад. Потом он уехал учиться в США… Но до своего отъезда часто приезжал ко мне, проведать Смерча. Того самого волчонка, которого мы спасли.
Если бы отец узнал о том, что зверь продолжает приходить, то организовал бы отстрел. Я выпустила Смерча, когда он начал задирать кур, а потом загрыз ягненка, и управляющий пригрозил зарубить его топором. Но волчонок не прекратил свои набеги. Приходил меня проведать и обязательно «следил» в курятнике. Отец собирался устроить облаву и застрелить Смерча, и мне стало страшно, что он найдет и убьет его.
Мы отвезли его в лес вместе. Я и Сальва. Четыре года назад. Верзила приехал ночью на отцовском внедорожнике и ждал меня за забором со стороны заповедника. Это была наша первая встреча без Марко. Он тогда слег с какой-то болезнью.
— Ты чего там возишься, малая? Давай перелазь!
Легко сказать, когда в тебе метр пятьдесят роста, а ограда два метра. Кое-как я забралась наверх, цепляясь за ветки виноградника, а спрыгнуть не могла. Так и топталась наверху, глядя на задранное ко мне лицо Паука.
— Прыгай!
— Я высоты боюсь!
— Я поймаю!
— А если нет?! Может, ты косоглазый и криворукий!
— Сейчас залезу наверх и сброшу тебя оттуда.
— Только попробуй!
— Прыгай, я сказал! Или ты трусливая девчонка, Вереск?
Он называл меня так с нашей самой первой встречи… и я привыкла. Мне даже нравилось. Чувствовать себя особенной для него. Самого крутого мальчишки в Палермо. Самого заносчивого, драчливого и жестокого. Мальчишки, по которому сохли все девчонки в округе. Это же сам Сальваторе ди Мартелли, у него черный «Порш», кожаная косуха, металл на шее, руках и в ухе. Всегда сбиты костяшки пальцев, за поясом нож и где-то в тачке спрятан ствол. С ним никто и никогда не связывается. Он сын капо*1 Альфонсо ди Мартелли. Его боятся все… только не я. Потому что Паук мой друг. Он и Марко Поло — его брат. По крайней мере я так считала.