Сколько помню себя в те годы — постоянно тер на жестяной терке картофельные клубни. Ладони были истерты до крови, потому что большое количество картошки надо было истереть. Из жидкости получали крахмал. Из оставшихся высушенных картофельных охвостьев приготовляли еще одну муку для хлеба. Картофель спас нас. Госпоставки по картофелю были меньше, — вывозить его крупнотоннажную продукцию государству было еще нечем по сельскому бездорожью.
Нашей деревне помогала природа: лес, река, озера, луга. Осенью заготавливали желуди. Ловили всеми способами рыбу, Естественно, не удочками, только учительские дети этим способом занимались. Сачок, намет, бредень, фитиль, морда в ручьях, запоры весной, когда вода сходит. Осенью глушили через лед деревянными колотушками. В конце лета мутили воду в озерках и руками ловили щуренков, язей и карасей. И т. д. и т. п. Нашей деревне в связи с этим везло. Нищих у нас практически не было, если только у некоторых лень не превышала голод (и совесть). А со стороны Пижанского района, безлесного и безводного, шли нищие женщины с маленькими ребятишками вереницей, прося дать хоть что-либо поесть. Нередко оставались переночевать. Спали на полу. Да, где и мы, недалеко от них ушедшие по «богатству».
Вот и скажите, каково было видеть это вернувшимся с войны, работавшим усердно, но ничего не получая за труд! Отдавая бесплатно с большим трудом все произведенное на приусадебном участке и в индивидуальном хозяйстве государству. Каково было им смотреть в глаза своим голодным ребятишкам?!
И помощи победителям ждать было не от кого. Бессовестная комсоветская власть, лицемерно называла себя рабоче-крестьянской, в герб красиво нарисовала серп (ее лицемерию нет предела), выставляя символический десяток героев — колхозников. По существу, уже колхозное, (то есть уже кооперированное, советское уже крестьянство не получило элементарных гражданских прав, не имело паспорта, не состояло в профсоюзе, не обеспечивалось правом на оплачиваемый отпуск, бюллетень в случае болезни, пенсию по старости. Труд в колхозе не оплачивался. А произведенное индивидуально также отбиралось. Скажите, где-нибудь, когда-нибудь так относились к собственному народу?!
Отрывая от себя пищу своим детям, взрослые повсеместно стали болеть от голодной жизни. Целое лето (где-то в 1947 г?) мой отец лежал с язвой в больнице, делали операцию. Потом заболела и мама. Колосов Иван Васильевич, работящий мужик, прошедший войну, заболел раком и сошел в могилу, оставив жену Феклинью с малыми детьми.
Из-за голодной жизни, некачественной пищи и многие другие взрослые стали терять свое здоровье. Но работали, во время заболевания ведь никакого пособия они не получали.
От такой безысходной жизни, чтоб не сойти с ума, из той же незаменимой картошки стали мужики гнать самогон. Средство привычное в фронтовой жизни. Без спирта не пойдешь в смертельную атаку, в которую зачастую бессмысленно посылали комсоветские полководцы. И стал самогон лечить фронтовиков и других мужиков от идиотических условий послевоенной советской деревни. И многих увел в могилу… Идиотизм в деревенской жизни создали поклонники марксизма, претворяя заветы его творцов — классиков.
Голод — не тетка. Когда у тебя все сделанное отбирают, за работу не платят, а уезжать никуда нельзя, остается один выход, на который толкает инстинкт сохранения жизни. Выход аморальный, на который крестьяне в своей деревне никогда не шли — воровать колхозное, государственное. Никогда крестьяне не закрывали избы на замок. Никто друг у друга не воровал. Тысячелетиями. И этот порок постепенно вошел в обычный арсенал советской крестьянской жизни…
Моя мама была сугубо религиозным человеком. В мыслях даже не допускала этого греха — воровать. И вот помню, когда болел отец, мы с ней ранними утрами и поздними вечерами косили траву на одной небольшой лесной полянке, где-то в приграничной территории с государственными лесными угодьями. Чтоб хватило корма для нашей кормилицы — коровы (отец болел, и у нас было мало сенокосных трудодней, по которым выдавал колхоз сено). Очень неприятны ощущения честного, а тем более такого религиозного человека, как моя мама, вынужденного воровать — брать не свое. Не поднимайте очи долу любители комсоветской эпохи, что тогда де была высокая моральная обстановка, этакий показательный моральный климат. Собственность-то называлась общенародной, да распоряжались и пользовались ею лишь облеченные властью комсоветские рукамиводители. Всем другим, чтоб выжить, приходилось, ломая себя, нарушать установленные за тысячелетия религиозные каноны…