В Москве страшно холодно, вчера шел снег с дождем и ветер был сильный, и сегодня ненастье – то солнце, то дождь, но стало теплее. Вот какова погода, черт знает что! Не только листьев, но даже еще и травы нет, в оврагах снег! Никогда еще мне не было так противно в Москве, как теперь!
Сегодня долго сидел у меня К.С. Станиславский, мило беседовали, и я уже начала влюбляться в него, как пришел чучело-Вишневский и запорол чепуху, я начала злиться, и все пропало. Станиславский приглашает меня сегодня на считку («Власти тьмы») в Лионозовский уже театр[249], но я, кажется, не пойду – устала. Все утро ноне ходили за поисками дешевого вуалевого платья, котор. мне кто-то обещал, но в силу своей подлости надул, и я осталась без платья.
Сундук петербургский разобрала, белье отдала в стирку, есть ночные рубашки, панталоны, юбки бумаз. Если задержишься в Ялте – то я, пожалуй, привезу чего-нибудь. Может быть, кофты нужны, башмаки? И еще что – напиши.
Очень жаль, что твой супруг мало ест и хворает – грустно это!
Какое свинство не иметь собственного сундука, приходится твои шубы укладывать в свой сундук! Завтра займусь этим делом, хоть через силу. Посмотрим, как ты будешь мои укладывать!
Когда я приехала[250], то нашла у нас Дроздову, она расположилась как дома, спит у тебя в спальне. Когда я ей заметила, что это может тебе быть неприятно – она сказала, что ты ей разрешила, я, конечно, поджала хвост…
Передай Бунину, что среды у Телешова продолжаются[251], я сегодня получила приглашение, думаю пойти завтра.
Будь здорова, кланяйся всем. Как твои маточные связки и средний яичник?
Целую тебя. Твоя Маша.
Завтра буду писать мамаше.
Год по содержанию.
7. М.П. Чехова – О.Л. Книппер
2 июня [1902 г. Ялта – Москва]
Милая, дорогая Олечка, как это ты опять расхворалась и что такое с тобой? Напрасно уехала из Ялты[252]. Как только будешь в силах, приезжай опять в Ялту, будем за тобой ухаживать и уж не дадим прыгать. Я купила тебе большой таз, кувшин и ведро – эмалированные, и очень хорошие. Воды в кувшин влезает целое ведро. Закажу еще ширмы и обобью их пока ситцем, комната, пожалуй, будет поуютней. Воздуху сейчас в Ялте много и такой чистый, чудесный, что просто прелесть – пить не напьешься его! Зелени еще больше. Плиту поправили, и Поля стала готовить еще вкуснее. Приезжай уж, и как станет полегче, поедешь через Одессу в Франценсбад. Известие о твоей болезни нас страшно огорчило, и мы теперь положительно не знаем, что делать и как быть. Если можешь, напиши хоть немножко о своей болезни и как ты себя вообще чувствуешь. Болит сердце из-за Антоши, ему теперь плохо жить в Москве… Когда ты больна, меня еще больше тянет к тебе, моя дорогая. Скорее поправляйся и приезжай. Мамаша тебя крепко целует, благословляет и желает поскорее выздороветь.
Зацвели лилии и благоухают на весь сад! Розы по стенам тоже цветут.
Будь здорова, целую и обнимаю тебя, но осторожно, не задевая живота. Кланяйся Антоше. Твоя Маша.
Если хочешь, я поеду за тобой и осторожно и бережно привезу тебя домой. Продиктуй кому-нибудь, голубушка, и пришли мне письмецо, если сама написать не можешь.
Год по содержанию.
8. О.Л. Книппер – М.П. Чеховой
6-го июня [1902 г. Москва – Ялта]
Я опять лежу основательно, милая Маша. Страдаю так, что и петерб., и ялтинские страдания вместе взятые, ничто в сравнении с одной ночкой московской. От боли я заговаривалась, рвала волосы, и если бы было что под рукой, сотворила бы чтониб. с собой. Всю ночь орала не своим голосом[253]. Доктор говорит, что ни один мужчина не имеет понятия о таких болях. Зина[254] всю ночь сидела надо мной. От болей и нервного состояния поднялась рвота адская, и боли и рвота чередовались без передышки всю ночь от 9 ½ веч. до 7 ч. утра. Говорят, что при родах так не орут, как я орала. Боли не стихали, несмотря на морфий и микстуру. След. ночь я провела спокойно, а вчерашнюю опять все время рвало, хотя нечем было рвать, и это было мучительно. Сегодня опять спала хорошо. Лежу я в большой комнате, Ант. спит в спальной, а Зина примащивается на креслах. Мама мила все время и ладит с Зиной отлично. Мама извелась за это время со мной, и сегодня мы ее спроваживаем в деревню – в чудесное имение 25 верст за Троицей, где она дешево сняла несколько комнат.
249
В это время заканчивалась перестройка помещения, арендованного С.Т. Морозовым у бр. Лианозовых для Художественного театра; новый сезон театр открыл в Камергерском переулке 25 октября.
253
К.С. писал жене 2 июня по этому поводу: «Приехали Чехов и Ольга Леонардовна. У нее температура 37,5. Конечно, она в день приезда покатила на репетицию, и результатом этого было то, что сегодня ночью она чуть не отдала Богу душу; мучилась она, говорят, отчаянно. Сегодня утром прислали за мной, и я просидел там весь день. Очень жаль и ее и Чехова. Он тоже неважен» (КС, т. 7, с. 452).