Бок о бок с Красной гвардией создавались и части Красной Армии. Это была интернациональная армия. В нее вступали представители многих национальностей, вплоть до чехов и корейцев. Расположившись у костра, корейцы, бывало, говорили: «Сейчас мы будем сражаться за вас, за вашу свободу, а придет время и вы вместе с нами будете биться с японцами за нашу свободу».
По дисциплине войска Красной Армии уступали кадровым войскам. Зато они горели воодушевлением, которого не хватало армиям их противников. Я о многом разговаривал с этими рабочими и крестьянами, которые неделями лежали на заливаемых дождями склонах сопок.
— Кто заставил вас прийти сюда и что удерживает вас здесь? — спросил я их.
— Как вам сказать? В старое время миллионам из нас, темных людей, приходилось идти на смерть за чуждые нам интересы царского правительства, — ответили мне. — И с нашей стороны было бы непростительной трусостью отказываться идти в бой за свое собственное правительство.
Определенная категория господ не придерживалась такого мнения о Советах. Как раз наоборот — им хотелось, чтобы у русских крестьян и рабочих было совсем другое правительство. В качестве единственно возможного правительства России эти господа видели, собственно говоря, самих себя.
Высокопарными фразами обосновывали они свое право на территорию, раскинувшуюся от Золотого Рога на Дальнем Востоке до Финского залива на западе и от Белого моря на севере до Черного на юге. Если эти господа не отличались скромностью, то благоразумие у них все же было: они даже не пытались ступить ногой на землю ни одного из своих бывших владений, ибо знали, к каким плачевным последствиям может привести подобный шаг; по указанию Совета — правительственного органа, действительно управляющего страной,— они в два счета оказались бы за решеткой, как обыкновенные преступники.
Чувствуя себя в безопасности на маньчжурской территории, эти господа выпускали свои грозные манифесты. Тут, в Маньчжурии, зарождались заговоры против Совета. После поражения Каледина контрреволюционеры, подкармливаемые иностранным капиталом, возложили свои надежды на казачьего атамана Семенова. Под его командованием были организованы полки бандитов — хунхузов, японских наемников и собранных со всех портов китайского побережья монархистов.
Семенов объявил, что собирается железной рукой образумить большевиков и вбить им в голову правила приличия и здравомыслие. Он возвестил, что ближайшая его цель — Урал, расположенный за 7 тысяч километров, потом он захватит московскую равнину, а там уж и Петроград распахнет ворота и вся страна встретит его с распростертыми объятиями.
Подняв знамена под громкие рукоплескания буржуазии, он дважды вторгался в пределы Сибири и дважды с позором убирался восвояси. Народ действительно вышел встречать его, но только не с цветами, а с ружьями, топорами и вилами.
Владивостокские рабочие тоже принимали участие в разгроме Семенова. Через пять недель они вернулись — загорелые, в изорванной одежде, со стертыми ногами, но зато с победой. Рабочий класс с ликованием встречал своих братьев-пролетариев, возвращавшихся с поля брани. Им дарили цветы, произносили речи, а потом вместе с ними прошли по городу триумфальным маршем. И если победа вызвала у них ликование, то буржуазия и союзники, наблюдавшие это зрелище, испытывали нечто противоположное. Не приходилось сомневаться, что Совет усиливается и в военном отношении.
Созидательная сила революции проявлялась и в области культуры: Совет основал народный университет, три рабочих театра и две ежедневные газеты. Газета «Крестьянин и рабочий» была официальным органом Совета. В ней имелся английский раздел, редактировавшийся Джеромом Лифшицем, молодым американцем русского происхождения. В «Красном знамени», органе Коммунистической партии, помещались пространные теоретические статьи. Ни та, ни другая газета не принадлежала к числу шедевров журналистики, но вместе с тем обе они являлись рупором ранее безгласных масс, потянувшихся теперь к духовной культуре.
Начавшись с требований о земле, хлебе и мире, революция не ограничилась ими. Мне вспоминается одно из заседаний Владивостокского Совета, на котором представитель правых обрушился на Совет с яростными нападками за уменьшение продовольственных пайков.
— Большевики обещали вам многое, но что они дали? Они обещали вам хлеб, но где он? Где тот хлеб, который... — слова оратора потонули в неистовом свисте и шуме.
Не хлебом единым жив человек. Так и Совет — он не ограничивался удовлетворением потребностей одного лишь желудка, а старался удовлетворять и духовные запросы народа.
Всем людям свойственно стремление к товариществу. «Ибо товарищество сулит рай, а отсутствие его — ад», — как говорил в XIV веке крестьянам Джон Болл [25]. Совет был подобен большой семье, у каждого члена которой в одинаковой мере развито чувство человеческого достоинства.
Людям свойственно стремление чувствовать себя хозяевами положения. В Совете рабочие испытали радость быть вершителями своей собственной судьбы, хозяевами огромных владений. Ведь рабочие такие же люди, как и все другие. Побывав у власти, они не захотят лишиться ее.
Людям не чуждо и участие в рискованных предприятиях. Руководимые Советом трудящиеся тоже пошли на немалый риск — создание нового, основанного на справедливости общества, и уже начали заново перестраивать мир.
Людям присуща страстность души. Ее нужно лишь расшевелить, а революция воодушевила даже равнодушного и безразличного ранее ко всему крестьянина. Она пробудила в нем желание стать грамотным.
Однажды в школу к детям пришел старик-крестьянин.
— Дети, эти руки никогда не держали перо, — сказал он и поднял перед собой натруженные, мозолистые руки, — они не умеют писать, потому что царь нуждался только в том, чтобы они пахали.— Слезы заструились у него по щекам, и старик добавил. — Но вы — дети новой России, вы умеете читать и писать. О, если бы я мог снова начать свою жизнь ребенком в теперешней России!
Рабочие встали у руля. Теперь им предстояло провести государственный корабль по сложному маршруту, по неизведанным морским путям, под обстрелом союзников, стремящихся посадить его на рифы.
Непризнанный союзными странами, Совет предложил свою дружбу Китаю. Царь был так жесток с китайцами, что они сначала не могли поверить в возможность существования такого русского правительства, которое бы лояльно относилось к ним. Они восприняли это как очередной дипломатический ход. Но Совет подкрепил свои чистосердечные слова практическими делами. Китайцев уравняли в правах с другими иностранцами. Китайским судам разрешалось плавать по русским рекам. Китайцы начали чувствовать, что это русское правительство, в отличие от прежних, уважает их, не считает низшей расой и объектом эксплуатации и надругательств. Китай послал навстречу Красной Армии своих эмиссаров. «Мы знаем, — сказали они, — что не имеем права позволять головорезам и авантюристам Семенова организовывать банды на нашей территории. Мы знаем, что союзники не имеют права заставлять нас накладывать эмбарго на ваши товары. Мы хотим, чтобы наше продовольствие доходило до русских рабочих и крестьян».
В июне на русско-китайской границе в Гродекове состоялась встреча, на которой китайцев приветствовал на их родном языке Тонконогий, исключительно способный и смелый юноша двадцати одного года, воплощавший в себе дух молодой революционной России. Делегаты этих двух народов, представляющих одну треть населения земного шара, собрались, чтобы обсудить проблемы совместной жизни в мире и сотрудничестве.
25
Болл — английский народный проповедник, один из вождей крестьянского восстания 1381 года в Англии.