Съезд состоялся весной 1898 г., на нём было решено основать партию, назвать её Российской социал-демократической партией. На съезде был принят Манифест, официальным органом партии была признана нелегальная газета киевских социал-демократов «Рабочая газета», которой вышло уже два номера. Теперь трудно себе представить ту архиконспиративную обстановку, в которой проходила подготовка этого съезда. Питерская организация состояла тогда только из четырёх человек: Степана Ивановича Радченко, его жены Любови Николаевны, Ивана Адамовича Саммера и меня. От нас на съезд поехал Степан Иванович. Никому не сказал он, где будет съезд. Когда он вернулся, то молчал целый день, ни слова не сказал жене о съезде и только на другой день, когда мы собрались вчетвером, он вскрыл переплёт книги, вынул оттуда переписанный печатными буквами Манифест, принятый съездом. Потом он ушёл в кухню и разрыдался. Он узнал, что все участники съезда арестованы.
Съезд состоял всего из нескольких человек. Мало могла я рассказать об этом I съезде Ильичу, когда приехала к нему вскоре после съезда в ссылку. В ссылке Ильич думал уже о новом съезде. Александра Михайловна Калмыкова передала Анне Ильиничне, а та переслала Владимиру Ильичу Credo (оценку положения), составленное Прокоповичем и Кусковой. В этом Credo говорилось, что рабочим следует вести экономическую борьбу, а интеллигенция (либерально-оппозиционные элементы) будет при «участии» марксистов бороться «за правовые формы». Credo ужасно возмутило всю нашу шушенскую марксистскую ссылку. 17 человек социал-демократов собрались в селе Ермаковском у постели умиравшего Ванеева и единогласно приняли протест, составленный Ильичём. В этом протесте говорилось о том, что «осуществление подобной программы было бы равносильно политическому самоубийству русской социал-демократии, равносильно громадной задержке и принижению русского рабочего движения и русского революционного движения…»[48] «Если отчаянная травля русского правительства‚ — писал Ильич, — привела к тому, что в настоящее время деятельность партии временно ослабела и её официальный орган перестал выходить, то для всех русских социал-демократов задача состоит в том, чтобы приложить все усилия к окончательному укреплению партии, к выработке программы партии, к возобновлению её официального органа»[49].
В 1899 г. Ильич пишет для «Рабочей газеты» статьи «Наша программа» и «Насущный вопрос». Киевская «Рабочая газета» провалилась вместе с арестами членов I съезда. В 1899 г. ЦК Бунда взялся продолжать издание киевской «Рабочей газеты», стал подготавливать № 3. Для этого-то третьего номера и писал Ильич свои статьи. Номер не вышел, а статьи увидели свет лишь 26 лет спустя! В этих статьях опять речь идёт о том же — о крепкой социалистической партии, о революционной теории, о том, что «русская социал-демократия встанет во главе всех борцов за права народа, всех борцов за демократию, и тогда она станет непобедимой!»[50]
Неудавшаяся попытка Бунда, невозможность создать регулярно выходящую партийную общерусскую газету навели Ильича на мысль создать такую газету за границей, вовлечь в её издание группу «Освобождение труда». Все хорошо знают, какую колоссальную энергию вложил Ленин в создание «Искры», этого «коллективного пропагандиста, агитатора и организатора», сколько сил затратил он на создание в условиях невозможной слежки, невозможных преследований общерусской организации, подготовлявшей съезд. Чего ждал Ленин от II съезда — лучше всего рисует его книжка «Что делать?»‚ вышедшая в 1902 г. и сыгравшая крупнейшую роль в деле создания партии. Когда теперь, 26 лет спустя, перечитываешь «Что делать?», особенно поражает одна фраза: «История поставила теперь перед нами ближайшую задачу, которая является наиболее революционной из всех ближайших задач пролетариата какой бы то ни было другой страны. Осуществление этой задачи, разрушение самого могучего оплота не только европейской, но также (можем мы сказать теперь) и азиатской реакции сделало бы русский пролетариат авангардом международного революционного пролетариата»[51]. Это было написано за 15 лет до 1917 г., до Октябрьской революции.
Книга «Что делать?» особенно наглядно вскрывает, с какой тщательностью изучал Владимир Ильич опыт международной борьбы рабочего класса, с одной стороны, опыт русского революционного движения, с другой. В «Что делать?» как-то особенно ярко видна способность Ильича «мечтать». Он «мечтает» о том, чтобы построить такую организацию, которая поможет, чтобы «…поднялись и выдвинулись бы из наших революционеров социал-демократические Желябовы, из наших рабочих русские Бебели…»[52]. В «Что делать?» ярко выявлено, о какой партии мечтал Ильич, о партии, вооружённой революционной теорией, представляющей собой «боевую организацию революционеров».
Тот, кто хочет понять, что произошло на II съезде, должен ясно отдать себе отчёт, о какой партии мечтал Ильич. Суровость борьбы в условиях царизма требовала от рабочей партии максимальной сплочённости («Мы идём тесной кучкой по обрывистому и трудному пути, крепко взявшись за руки»[53]‚ — писал Ильич), максимальной самоотверженности и выдержки («Мы должны всегда вести нашу будничную работу и всегда быть готовы ко всему… начиная от спасенья чести, престижа и преемственности партии в момент наибольшего революционного „угнетения“ и кончая подготовкой, назначением и проведением всенародного вооружённого восстания»[54]).
После переезда из Лондона в Женеву стала особенно тяготить заграничная кружковщина. Вместо делового решения вопросов в редакции «Искры» часто начинались нелепые сцены. Засулич и П. Б. Аксельрод всегда голосовали с Плехановым, даже тогда, когда не бывали с ним согласны. Годы, прожитые вместе до момента организации «Искры», сплачивали воедино старую группу «Освобождение труда». Однажды Ильич пришёл взволнованный, стал говорить, что он внесёт на съезд проект изменения состава редакции «Искры»: пусть будет тройка, а не шестёрка, но тройка деловая, решающая. Он намечал тройку из Плеханова, себя и Мартова.
Тяготились кружковщиной и места. Всем хотелось, чтобы были не отдельные кружки, а чтобы была партия.
Все искровцы ждали съезда с величайшим волнением. Всем казалось, что съезд поможет изжить тот разнобой, который так мешал работе и вносил в неё столько трудностей. Когда Плеханов открывал съезд, он страшно волновался, волновались и все 50 делегатов, съехавшиеся на съезд. Казалось, что совершается нечто великое, кладётся начало могучему движению, победить которое не смогут никакие силы. Отошла на задний план русская действительность, которая была порядочно-таки тяжела, несмотря на то что таила в себе громадные силы.
Быстрый рост сознания рабочего класса, его решимости, готовности к борьбе отразился на программе партии, крайне революционной по духу. Программа была принята единогласно. Заветное желание Ленина, чтобы партия была вооружена революционной теорией, осуществилось.
Но наряду с этим условия, в которых протекало строительство партии, затрудняли это строительство до крайности. В докладе, который я составляла ко II съезду о деятельности организации «Искры» в России, отражена вся слабость организации: интеллигентский характер партии, отсутствие рабочих в комитетах партии, слабое вовлечение рабочих в партийную организацию. На фоне этого — недооценка сил рабочего класса и тяготение к либеральному рабочему движению, привычка подходить к делу с точки зрения кружка, а не партии. К этому нужно прибавить вечные провалы и отсутствие преемственности. И не случайно, что, когда дело дошло до практических шагов, до того, чтобы на деле создать боевую выдержанную организацию, тут и сорвалось. Сказалась слабая связь комитетов с рабочими, сказалось и то, что на съезде присутствовали лишь трое рабочих (из них выступал на съезде лишь один — киевлянин)[55]. Сказалась власть кружковщины; сказалось неверие в силы рабочего класса, особенно ярко выявившееся у членов редакции «Южного рабочего».
55
Н. К. Крупская имеет в виду т. Никитина И. К. (Степанова), искровца-большевика, делегата II съезда от Киевского комитета.