Изредка, но все же приходят к младшим «взрослые» прозаики. В. Астафьев написал прекрасный рассказ «Конь с розовой гривой» — о деревне, о том, как ребенок старается понять окружающую его жизнь. После «Мальчика в лесу» для старших написал поэтическую книгу для младших Э. Шим «Кто копыта потерял?». Увлекательно пишет для ребят Ф. Кнорре.
О рассказах Г. Снегирева К. Паустовский говорил, что они, «как поэзия чистая, лаконичная, и заражают читателя любовью к родной стране». Думаю, что это же относится к рассказам Н. Сладкова для младших. Но вот много ли вышло в последнее время книг для этого возраста об октябрятах, о пионерах? Книг, воспитывающих гражданские чувства? Я говорю не об атрибутах, не о таких узкоутилитарных рассказах, которые замыкаются в рамках отрядного сбора, а о проблемах долга, чести. В пионерской теме зазвучал голос Крапивина, и то скорей не для младших ребят. Пришли молодые писатели — А. Лиханов с повестью о мальчике честном и непреклонном, О. Алексеев с рассказами о военном детстве, написанными достоверно и сдержанно,— но все же ощутимо отсутствие молодых, которые приходили бы со своей значительной темой, со своим стилем. А подчас тема-то значительная, например в повести А. Маневича «Красная улица», а язык роняет тему.
У Антошиной мамы «волосы смеялись под утренним солнцем, как апрельские ручьи. Глаза мамы были до того синие, с такой радостью и любовью отражали мир, что можно было подумать: не глаза—сама любовь смотрит на Антошу». А вот как темпераментно мама целовала сына: «В лоб, потом в глаза, потом в шею, целовала и похохатывала глубоким, воркующим, тихим смехом». В прозе для младших, и особенно для дошкольников, еще немало таких «смеющихся» волос и «воркующих» мам.
Происходит это потому, что именно для этих возрастов особенно трудно создавать художественно полноценные книги. Тут и применима специфика. Посудите сами, в талантливой книжке для младших должно быть все, что и в талантливой «взрослой»: и образы, и характеры, и сюжеты. Но должно быть и то, чего может не быть в произведении для взрослого читателя,— понимания детской психологии. Таким образом, специфика литературы для детей — это не минус что-то по cpaвнeнию с книгами для взрослых, а плюс что-то важное, требующее от литератора особого и довольно редкого дарования. Кстати, хотелось бы, чтобы наша критика угадывала, замечала этот дар детскости у молодых писателей. Увы, нередко она «открывает» детского писателя уже после его юбилея или после того, как его давно успели полюбить миллионы детей и взрослых. Коль скоро дошкольники и младшие школьники духовно обслужены меньше других, значит, им тем более нужен свой журнал. У младших есть любимая «Мурзилка», а вот у дошкольников своего журнала нет. А ведь тут есть простой выход: мы давно говорим о том, что хорошо бы разделить огромный тираж «Мурзилки» на два разных журнала. Это нужно не только читателям, но и редакциям, которые тогда-то и будут соревноваться друг с другом. Мы думаем, что наша детская литература — самая жизнерадостная, веселая. Известно, что наши дети очень любят смешное и подчас ищут его даже там, где им и не положено. Недавно я слышала, как читатель лет десяти просил библиотекаршу: «Нет ли у вас чего-нибудь посмешнее о родителях или учителях?» Настоящие мастера умного смеха — Н. Носов, А. Алексин,