Старик закрыл крышку подвала. Достал из – за стола старую потрёпанную сумку – тележку. Положил в неё картошку с морковью. Сверху положил круглый безмен. Подошёл к умывальнику помыть руки.
2. Кузя
В правом углу скрипнула пружина дивана. Большой чёрный кот, пушистый – пушистый встал, выгнул спину, сладко потянулся, зевнул. Огромные глаза- пуговицы изредка и не на долго закрывались длиннющими ресницами. Кот сел на край дивана, красным шершавым языком начал вылизывать шерсть на груди. Он всегда так делал перед едой, как бы салфетку готовил. С первых дней своей жизни, ещё будучи маленьким котёнком, он твёрдо усвоил: окружающий мир существует только ради него. Вот он открыл глаза, и стало светло, а ведь недавно, когда спал, была темень вокруг и тишина. Даже презренные собаки живут только для того, чтобы трусливо гавкать за забором, когда он, Кузя, шёл мимо них по дороге. Некоторые безумцы пытались опровергнуть это мнение, но мощные острые когти отрезвляли строптивцев. Глубокие шрамы на их ушах и носах – хорошая память за опрометчивые действия и неуважение к его авторитету. Да что там собаки. Дед Кузьма и тот уважает Кузю, можно сказать, даже любит его. Вот для чего он сейчас моет руки? А-аа! Не угадали. Чтобы взять из холодильника рыбу и дать её Кузе. (Правда, последнее время он делает это не так часто, как бы хотелось коту).
-Не мылься! Бриться не придётся, – ошарашил кота Кузьма, вешая утирку. – Холодильник пуст. Ни рыбы, ни мяса. Денег – то шиш в кармане, да вошь на аркане. Пенсии хватает на раз чихнуть…
…Все коты и кошки разговаривают по – разному: одни-«мяу», другие – «мур», третьи – «мрр». Кузя этого ничего не говорил, был как немой. Издавал непонятные звуки: что – то среднее между «ы» и «м». Причём всегда при этом кивал головой. Чисто по – человечески: «ну как?» а ты понимай, как хочешь.
Его взгляд был глубок и проницателен. Кузьме порой казалось, что Кузя читает его мысли и саму душу. Не исключено, что в прошлой жизни, если исходить из теории переселения душ, он был умным, интеллигентным человеком: нрав кота был мягок и кроток. Чувствовалось, однако, жизнь та была не сладкой, потому как ел он всегда жадно, будто только что вернулся с голодного края. Съедал всё, сколько не положи. Это наводило Кузьму на грустные мысли: значит и там, в загробном мире, не все бывают сыты.
Поражало Кузьму ещё вот что. Кузя мог справиться с любой дверью и форточкой, куда бы она не открывалась. Но дверку холодильника никогда не трогал, каким бы голодным не был. Этот белый ящик для него был святым. Весь день он мог лежать около него, то и дело тёрся об его угол, но открывать дверку никогда не пытался. Очевидно, ещё от той жизни у него осталась совесть, которая и сдерживала кота от воровства. Это радовало Кузьму.
Кузя лизал шерсть на груди и следил за каждым движением старика. Кузьма, повесив утирку на крючок, двинулся к холодильнику. Кузя спрыгнул с дивана, потягиваясь, пошёл за ним. Кузьма открыл дверку холодильника, Кузя на половину туловища просунулся в дверной проём посмотреть, что там. Полки были пусты. Только в углу на решётке стояла начатая бутылка кефира, да в пакете половинка булки черного хлеба. Кузьма всегда так хранил хлеб, он долго не плесневеет. Старик взял хлеб, кефир. Кузя попятился из холодильника явно разочарованный – сегодня рыбы не предвиделось.
Кузьма разломил руками хлеб, покрошил часть его в тарелку, залил кефиром. Подошёл к плошке кота, чтобы вылить остатки кефира. Кузя сунул голову под руку старика, мешая тому наливать. Часть кефира вылилась на пол.
-Вот тварь нетерпеливая. Обязательно испортит дело, – недовольно проворчал старик, сел к столу, ложкой смешивая кефир с хлебом, стал есть. Кузя лизнул на полу кефир, недовольный повернулся к старику. Они встретились взглядом. Кузя, как всегда, кивнул головой и промычал, мол: «Это всё, что ты можешь предложить другу!?!»
-Щас-ссс я тебе отбивную пожарю! – сорвался старик на крик. – Обнаглел до края, дальше некуда. Где я тебе рыбы наберусь. Воровать меня не научили. А денег ни копейки. Вон мышей лови. Мыши пешком под столом ходят, а ты ухом не ведёшь. Привык при социализме на всём готовеньком. Ждёшь всё, выжидаешь. Надеешься на дядю. Я тоже из социализма. Он нас всех за семьдесят лет разучил работать. Все, как галчата, по открывали рты, неместо тебя, ждём, когда нам кто – то да чего – то даст. Кто пошустрее – те воруют по – черному. На это совесть надобно особую. Другие пытаются что – то делать, так не получается. Вот я прошлый раз картошку пытался продать, – старик говорил спокойнее, перестал кричать. – Целый день милиция гоняла у Киевского вокзала: «Идите и торгуйте на рынке». А там на рынке за место платить надо. Больше сотни, а у меня картошки всего на десятку. Понятно, им, милиции, порядок нужен на вокзале. У нас с тобой от этого порядка пусто в животе. Может кто- ни будь и купил бы мою картошку. Вот была бы и рыба тебе. – Кузя , видя, что ему больше ничего не дадут, стал нехотя лизать кефир. Кузьма продолжал разговаривать то ли с собой, то ли с котом. – Ни картошинки прошлый раз не продал. Может сегодня повезёт. Поеду в одно местечко. Добрые люди подсказали. Тебе, милок, тоже надо менять жизнь. Хватит пролёживать бока. – Душевно поучал Кузьма Кузю. – Курам на смех получается: я ставлю мышеловку, а тебе и заботушки мало.