— Черт возьми, это еще что такое? — задыхаясь, прошептал он.
— Револьвер, — отвечала она.
— Сам вижу, черт тебя драл, — прошипел он.
Не в силах подыскать нужные слова, он растерянно замахал руками.
— Что это такое? Отвечай!
— Орудие убийства, — ответила она с таким спокойствием, словно держала в руках моток ниток.
— Ору…орудие убийства? Где ты взяла его? И кто засунул его сюда?
Эдвин сглотнул слюну, скопившуюся во рту. Она еще не успела сказать ни слова, а он уже знал ответ. Связь событий проступала все явственней, но он отказывался ее принимать. Тем более — воспринять сознанием.
— Это я положила его в кувшин, — спокойно сказала Соня.
— Где ты взяла его, черт побери?
— В письменном столе нашла. В отцовском. В ящике.
— А каким образом он попал к убийце?
Соня смерила Эдвина долгим взглядом.
— А он к нему и не попадал. Да и нет никакого убийцы.
— Нет убийцы? — тупо переспросил он.
— Это я застрелила их, — недрогнувшим голосом произнесла Соня.
— Ты застрелила их… почему?
Разинув рот, Эдвин ошалело уставился на нее. На миг ему почудилось, будто из-под ног его выдернули трап и он летит в бездну. Голова у него пошла кругом. Он нипочем не хотел верить, но знал: она сказала правду.
— Кровосмешение… знаешь, что это такое? Что это значит, слыхал?
Эдвин молча кивнул.
— Нет уж, где тебе знать. Только тот, кто сам натерпелся, может понять, — проговорила она, две жесткие складки у рта вдруг обозначились на ее лице. Снова она замкнулась в себе. Молча уставилась в стену. А после заговорила так, словно была здесь одна, в темном чреве подвала, словно рядом не было никого. Она не выпаливала слова, а выплевывала их с яростью. — Проклятый старик то и дело принуждал меня с ним спать! А проклятая баба во всем ему потакала! Вот потому я их и застрелила!
Соня тяжело вздохнула. Он с ужасом глядел на нее.
— И давно?.. Давно он такое сделал с тобой? — спросил он.
— Всю жизнь он лапал меня! А когда мне двенадцать исполнилось, он меня изнасиловал…
Соня смолкла и, не отводя глаз от револьвера, с которого по-прежнему стекал мед, раздумчиво произнесла:
— Знаешь что, хуже всего другое: я бы и во второй раз убила их… Я ни о чем не жалею… Теперь весь кошмар позади…
Он взглянул на нее — одна лишь нежность была в его сердце. Она вдруг постарела лицом: не скажешь, что ей всего четырнадцать. Он обнял ее.
— Зачем ты показала мне револьвер?
— У меня никого нет на свете, кроме тебя, — глухо сказала она.
— Все равно не пойму…
— Я уезжаю отсюда… Но мы же не расстаемся. Моя тайна навсегда свяжет нас. Вернее обручальных колец прикует нас друг к другу. Понял теперь?
Страстная мольба читалась в ее глазах.
Мало-помалу открывалось ему значение всего, что только что произошло: ему одному раскрыла она свою страшную тайну. Это был ее дар ему, кто мог бы подарить больше? Она вверила ему свою судьбу. Жизнь ее теперь была в его руках. Теперь он знал ответ на вопрос, который мучил его с первого дня их встречи. Она все сказала ему своими словами. Да и не только словами. Она вверила ему свое будущее, свою судьбу. Этот подарок ее заслонил и затмил все прочее. Теперь она уже не просто дорогой ему человек, человек во плоти и крови. Соня теперь для него символ. Символ смысла жизни. Ради нее одной стоит жить. Он на веки вечные предан ей. И она всегда будет с ним. Ангел она, вот кто, голубой ангел. Его, Эдвина, ангел-хранитель. Его Соня. Ему хотелось броситься к ней, крепко прижать ее к себе, спрятаться от всей мерзости мира в гриве ее распущенных, сверкающе чистых волос. Но он не смел…
— Нам надо избавиться от этой штуки… чтобы ее не нашли, — сурово проговорил он, кивком головы указав на револьвер в ее руке. Эдвин снял со стенного крючка один из мешков.
— Клади сюда, — приказал он.
Соня вложила револьвер в пластиковый мешок. Тщательно завернув его, Эдвин засунул пакет в карман джинсов. Он только что сказал "мы", как нечто само собой понятное — ни на миг даже не задумался. Так-так, отныне он, Эдвин Ветру Наперекор, соучастник убийства. Убийства добропорядочных набожных супругов Ольссонов. Одно из двух: Закон или Любовь. Так, стало быть, к черту закон!
— Пошли! — сказал он.
Соня покорно подала ему руку и следом за ним вышла в сад. Свет словно бы снял тяжесть с души. В саду стоял запах свежескошенной травы, стало легче дышать. Соня с тревогой взглянула на Эдвина. Он сжал ее руку и с улыбкой показал на верхушку дерева. Там, на макушке высокой груши, две сороки — самец и самочка — учили своих птенцов летать.