— Обычно он переворачивает его осторожно… Вот подлец…
— Обычно?.. Кто переворачивает?.. — Одд в изумлении посмотрел на нее.
Он стоял так близко от нее, что чувствовал запахи дезодоранта, кожи и бензина.
— Один из парней — он в третьем отделении, — развлекается тем, что переворачивает мой мотоцикл. — Девушка покрутила пальцем у виска. — Чокнутый, — добавила она.
— Хорошо, что существуют разные способы развлекаться. — Он взялся за сиденье, нагретое солнцем. Он подумал, что точно так же жгло бы руку, если бы он положил ее на спину девушки. Они подняли мотоцикл и поставили его.
— Тысяча кубиков, черт побери. Должно быть, сила?
— Вроде бы так.
Воробьи дрались на гравиевой дорожке из-за бумажки от мороженого.
— А этот из третьего отделения… ну, который переворачивает твой мотоцикл, он что, твой парень? — спросил Одд.
Она засмеялась, и он заметил, что зубы у нее неправильные. Рот был большой, губы — крупные. От смеха веснушки побежали кверху.
— Он наркоман, — сказала она.
— Твой парень?
— Нет, который мотоцикл переворачивает. Наркоман из третьего отделения.
— А зачем он переворачивает твой мотоцикл?
— Он пристает ко мне, и, когда я отшиваю его, он мстит. Логика подсказывает ему: коль скоро ему не удается опрокинуть меня на спину, можно вместо этого опрокинуть мой мотоцикл. Мой парень, говоришь? Не нужен мне никакой парень. У меня есть мотоцикл.
— А у меня нет ни девушки, ни мотоцикла.
Он посмотрел в сторону седьмого отделения. Окна, завешенные изнутри белыми шторами, отражали небо и прятали тех, кто должен был сидеть в кресле до конца своей жизни. Все оставшиеся дни. Кроме праздников.
Одд знал порядки седьмого отделения. Со второй половины дня пятницы и до утра понедельника слабоумные лежали в кроватях. В конце недели в клинике не было персонала, который одевал больных. Некому было погрузить их в подъемное устройство и усадить в кресло. В итоге последних переговоров насчет рабочего времени между профсоюзом и государственными работодателями условия труда персонала больниц, слава богу, улучшились. Теперь с особой тщательностью стали следить за соблюдением рабочего времени. Каждая минута внесена в график и соответствующие диаграммы. Профсоюз одержал большую победу. Вне всякого сомнения. Настоящую победу. Применительно к рабочему времени персонала.
Но Одд знал также о плодах этой победы. Никто из математиков и инженеров страны равных возможностей не удосужился подсчитать пролежни у слабоумных больных, которые тоже следовало бы учесть в трудовом договоре. Те же старые песни. Расплачиваться всегда должен слабый.
— Ты здесь лечишься? — спросила она.
— А что, я похож на пациента? — Теперь настала его очередь улыбнуться. — Нет, я приехал сюда навестить отца. Он в седьмом отделении. В длительной терапии.
— Жаль. А что с ним?
— Он сидит в кресле и весь дрожит. И не может говорить. Это называют старческим маразмом.
— Ничего себе! — Она покачала головой.
— А ты что здесь делаешь в канун Иванова дня? — спросил Одд.
— Подрабатываю в летние каникулы. В третьем отделении.
— Ты учишься?
— Да, изучаю науку управления… в университете.
— Ты не похожа на бюрократа!
— Внешность обманчива, — улыбнулась она.
— А кто лежит в третьем отделении?
— Отделение юных наркоманов с психической неполноценностью, название красивое. А по существу это значит, что мы держим здесь ребят, которые так много кололись, что свихнулись.
Она вставила ключ в зажигание.
— Ты поедешь в город? — спросил Одд.
— Нет, у приятеля моей матери поблизости дача.
Одд сунул руки в карманы брюк.
— Трудно управлять мотоциклом? — спросил он.
— Нет, он меня слушается. Вовсе не трудно.
— Тысяча кубиков. Слишком жирно для девушки.
— Девушки разные бывают.
— Это как?
— Некоторым нравится большая скорость.
Она собрала волосы и натянула на голову шлем, ее лицо вновь осветилось беглой улыбкой.
Одд ковырнул носком ботинка землю. Сплюнул. Она повернула ключ зажигания. Тысячи кубиков заурчали в блестящих стальных цилиндрах. Она прибавила газу, мотор заработал сильнее.
— С чего это ты все спрашиваешь и спрашиваешь? — сказала она.
— Может, мне обидно, что ты сейчас влезешь на эту кофеварку и смоешься, — поспешил он с ответом.
Признание это повисло между ними словно бы на ничейной земле.
Мотор работал спокойно, надежно, как аппарат "сердце-легкие" в больнице. Прошла целая вечность. И еще одна вечность.