Спутники бритоголового лежали на животе, уткнувшись в придорожную пыль. Трое полицейских следили за ними. Никто из блюстителей порядка не намеревался шутить, на их лицах не было и тени улыбки. Одд догадался, что забавы "кожаных курток", должно быть, не совпадали с представлением полицейских о том, как следует развлекаться в канун Иванова дня.
Ирис свернула с шоссе и поехала по песчаной дорожке. Тень от высоких елей осеняла путников таинственным светом. Медленно, почти благоговейно, катились они по загадочному лесу, убежденные, что именно здесь перед одинокими путниками может возникнуть тролль.
Чары рассеялись, когда они выехали на дорогу, которая проходила мимо возделанных полей. Межи на крестьянских полях напоминали спицы колес. Дворняжка выскочила во взметнувшуюся пыль и залаяла, пытаясь прогнать "Хонду" со своей территории.
— Кажется, приехали!
Ирис остановила мотоцикл у покосившегося, гнилого, изъеденного насекомыми, деревянного помоста для молочных бидонов. Одд заметил, что на досках нет никаких надписей или вырезанных сердечек. Хотя помост стоял здесь, на краю дороги, должно быть, уже более ста лет и прямо-таки напрашивался, чтобы влюбленные или другие охотники расписываться на дереве вырезали на нем какие-нибудь слова.
Ирис вытащила из кармана комбинезона записку. Наморщив лоб, она стала рассматривать чертеж.
— Должно быть, вон та хибара!
Наполовину спрятанный в березовой роще, в зелени виднелся деревянный туристский домик. Черно-лиловую воду озера пересекал белый понтонный мост, который вел от другого, совсем уж маленького домика на берегу. Дачный участок окружал штакетник, сколоченный из поставленных наискось можжевеловых реек. Ухоженный, нарядный участок напоминал рекламную картинку из журнала "Уютный дом".
— Но они же меня не знают, — сказал Одд.
— Ничего! Мама мне как подруга. Надеюсь, ты не передумал, не сбежишь?
— Нет, черт возьми! Я рад, что ты взяла меня с собой.
— Хорошо, что ты поехал. А я ведь тоже не знакома с маминым другом!
— Ему может не понравиться, что я без приглашения врываюсь к нему в дом в канун Иванова дня.
— Ты мой гость, а я приглашена.
Когда они вошли через калитку в штакетнике, девушка взяла Одда за руку. Он приободрился.
— Ирис! Иди сюда! Мы здесь!
Крик донесся из хижины на берегу. Дым, шедший из трубы, дугой стелился над озером. Из маленького окошка высунулась белокурая голова и машущая рука.
— Мама, — сказала Ирис.
— А я и так догадался.
— Идите к нам купаться! — пригласила мать и снова закрыла окошко.
— Что, сдрейфил?
— Нет, черт возьми…
Стены раздевалки были обшиты панелью из сосны, скамьи — прибиты к стене. На нержавеющих крючках висели две пары шорт, блузка и рубашка. На одной из длинных скамеек под окном — пачка аккуратно сложенных махровых полотенец, белых и коричневых.
— Заходите и выпейте пива, — позвал мужской голос из бани.
Ирис пожала плечами. Кивнула Одду и сняла с себя комбинезон. Под ним ничего не было. При ней остались лишь легкий аромат духов, красные сапоги с высокими голенищами и трусики.
Одд напряженно разглядывал ель за окном, стараясь не смотреть на тело девушки, а сам тем временем расстегивал пуговицы на груди. Ему хотелось сказать что-нибудь светское, непринужденное, но он так ничего подходящего и не придумал. Он убеждал себя: ну что тут особенного — показаться в том, в чем тебя создал бог? Тем не менее ее обнаженная фигура в наступившей тишине все росла и росла, пока совсем не заполнила комнату. Когда она кончиками пальцев ноги стащила с себя сапоги, у него защипало в горле. А когда она, змейкой выскользнув из трусиков, бросила их на сосновую лавку, он ощутил на нёбе вязкую слюну.
— Заело? — улыбаясь спросила она и остановилась перед ним, чуть расставив ноги. Она подняла руки и взбила волосы.
— Ничего, все в порядке, — сказал он, пытаясь расстегнуть нижнюю пуговицу так, чтобы не дрожала рука. Тем не менее он видел краем глаза родинку на ее левой груди. Когда Ирис вздыхала или выдыхала, родинка напоминала колокольчик, колышущийся на ветру.