Одду вдруг показалось, что есть какая-то система в движениях губ старика. Раз за разом — одно и то же. Губы старика стягивались и растягивались, и Одду уже мерещилось, будто он различает слова. Медленно стал он читать слова, вылетавшие из сине-серых губ. Буква за буквой возникали из дымки и врезались в его сознание, вызывая гнев:
Б..И..Л..Е..Т..Ы..В..К..И..Н..О..
— Уберите отсюда эту чертову куклу! У него нет права обвинять меня! Вон! Вон! — закричал он.
Взрыв чувств судорогой свел все его тело. Он обратился в комок боли, яростно страдая.
Его швыряло на кровати в припадке отчаяния и страха.
— Что такое ты говоришь!.. Ужас какой-то! Ты же кричишь на своего старого больного отца. — Голос сестры дрожал от негодования.
— Пациенту вредно возбуждение. Увезите каталку, — коротко распорядился врач.
Он опустил руку на лоб Одду.
— Успокойся, — сказал он.
Рука врача была прохладной. Покой снизошел на него, — так бывает на море, когда отступают перед солнцем последние тучи после бури и дождя. Прикосновение врача успокоило Одда. Рука, казалось, всасывала его "Я". Проникала в него. Смягчала боль истерзанных нервов. Рядом человек. Рядом… рядом… кто-то заботится о нем. Кто-то любит его.
— Успокойся и отдохни.
"Не убирай руку, добрый доктор. Не убирай. Никогда".
Глаза Одда закрыты, но он слышит, как сестра вернулась в палату.
— Отец пациента написал записку, доктор. Его невозможно было усадить в машину, пока он ее не написал. — Одд раскрыл глаза и увидел, что женщина с индюшиной шеей протянула врачу измятый клочок бумаги.
Врач взглянул на записку. Затем испытующе — на Одда.
— Я знаю, что там написано, — сказал Одд.
— Что? — врач вскинул одну бровь.
— "Билеты в кино".
— Нет, неверно.
Врач с улыбкой протянул Одду клочок бумаги.
Буквы торчали в разные стороны, как плохо сложенная поленница дров.
Не знаки письменности. Знаки жизни.
Слова, преодолевшие все препоны, приплывшие будто с другого берега. От живого мертвеца.
Первые слова, что старик подарил миру за последние два года, два месяца и двадцать дней. Одд медленно читал записку, чтобы каждое слово отца поселилось в его сознании и пустило там корни:
"Тебе больно, сынок?"
Снова и снова перечитывал Одд записку отца.
Снова. И снова. И снова…
Пока слезы не смыли слова.
Леонид Жуховицкий
Ларс Хесслинд
Диалог в письмах
Да здравствуют юные полиглоты!
В Москве, на вполне русском заборе, я прочел надпись мелом на английском языке: "All you need is love". Все, в чем вы нуждаетесь, — это любовь…
Понятия не имею, кто впервые бросил в жизнь этот лозунг: американцы, европейцы или азиаты, борцы за мир, эмансипацию или за чистую природу. Не знаю. Но как же здорово, как точно, как мудро сказано!
Преувеличено? Ну да, конечно же, да — ровно настолько, сколько требуется, чтобы мысль стала афоризмом.
Все, в чем вы нуждаетесь…
Но ведь мы нуждаемся во многом. И потребности все растут. Чтобы книжка вышла в свет, и то нужно множество вещей: перо, бумага, типографские машины…
Однако давно замечено: любовь требует минимума вещей. Любимые стихи от руки переписывают в тетрадь, иногда даже выцарапывают гвоздем на стене. Любимого актера или певца мы готовы слушать, сидя на полу переполненного зала. С любимым человеком и того проще: крохотная комнатка, одна кровать, две простыни и никакой одежды.
Но — какой печальный и тревожный парадокс! — чем дальше, тем больше люди гонятся за вещами, чем дальше, тем меньше внимания уделяют любви. Может показаться, что это не так: нынешняя раскованная молодежь и в сфере личных отношений себя не ограничивает, свобода практически полная. Но любовь и секс вещи все-таки разные. К множеству доступных предметов потребления добавилось человеческое тело, только и всего.
Иногда мне кажется, что современное человечество все больше напоминает бальзаковского Гобсека или гоголевского Плюшкина: бессмысленное накопительство, денежно-вещевая наркомания переходят всякие разумные пределы, отнимая время, нервы, духовные силы и, в конечном счете, любовь.
Мы прославляем цивилизацию и почти обожествляем прогресс. Но ведь наша цивилизация тоже денежно-вещевая. Достигнут ли прогресс в любви со времен шекспировской Джульетты?