Он был героем пляжа, потому что проделывал самые невероятные штуки. Плыл под водой минут по десять, нырял и выплывал так далеко, что никто не хотел верить, что это он там выкинул руку и приветствует зрителей.
Все, особенно мальчишки, были в восторге.
– Вы не знаете, кто это такой? – спросила Наташа.
– Не знаем, – отвечали ей, – кажется, какой-то голландец.
– Наверное, профессиональный пловец, – догадывался кто-то.
Наконец герой вышел на берег, полежал минутку на песке, повернулся и, увидев Наташу, сейчас же вскочил и жестом пригласил ее поплавать.
Жест был такой: он слегка склонился и вытянул обе руки вбок по направлению к морю. Все было вполне естественно и просто, но Наташе стало от этого приглашения, от этих вытянутых к морю рук как-то тоскливо и жутко. Она неохотно подошла. Обернувшись, увидела улыбающееся лицо Гастона и прыгнула в воду.
Джентльмен-рыба был уже в воде, плыл вперед и все делал пригласительные жесты. Потом вдруг исчез.
Наташа сейчас же повернула к берегу. Ей почему-то показалось, что он схватит ее за ноги и утопит.
Но джентльмен неожиданно вынырнул перед самым ее носом, когда она уже почти доплыла до берега, и снова сделал пригласительный жест, увлекая ее в море.
Но она вышла на берег и легла на песок.
Сердце у нее часто и неровно колотилось.
«Мне вредно купаться», – подумала она.
Но Гастону о сердце не рассказала.
«Он подумает, что я уже совсем старая и больная».
На другой день она принесла Гастону с poste restante[57] толстое письмо, очень его обрадовавшее. В письме было триста марок.
Он стал реже беседовать с кассиршей и, казалось, весь ушел в забаву с джентльменом-рыбой.
Знакомство с ним шло не очень-то быстрыми шагами. Он ни на одном языке, кроме голландского, не говорил.
Гастон навел справки. Ему сказали, что это богатейший промышленник. Дело было подходящее.
Вечером, в день совместного купанья, Наташа нашла около своего прибора букет роз.
– От кого это? – спросила она у метрдотеля.
– Хер ван Фиск, – отвечал тот, слегка улыбнувшись, и почтительно указал всем телом в сторону голландца.
Тот приподнялся и поклонился.
На следующий день купались снова вместе.
И снова у Наташи болело сердце от усталости, от отвращения и страха.
19
J’aime ton coeur inhumain,
Tu me trahiras demain,
Mot, ce soir…
Чтобы скорее двинуть дело, было решено, что Наташа будет иногда ходить завтракать в отель «Pavilion».
– Деньги пока что есть, – смеялся Гастон. – Я субсидирую предприятие.
За завтраком голландец послал ей бокал шампанского.
В тот же день она принесла Гастону с почты письмо с французской маркой.
Он был дома.
Письмо было недлинное, но он читал его без конца, медленно переворачивая. Думал о чем-то и снова читал.
Наташа из деликатности обыкновенно отходила в сторону, когда он распечатывал свои письма, но теперь, удивленная, что он так притих, она взглянула на него:
– Мальчик! Что с тобой?
Эта серая землистая маска безнадежного отчаяния так не годилась для его пухловатого детского лица, что, сама по себе страшная, она пугала еще больше от этого несоответствия.
Он весь был придавлен. Он даже согнулся…
Она бросилась к нему, хотела его обнять, но как-то не посмела. Что-то такое огромное, совсем чужое, совсем неведомое наложило на него сейчас свою руку… И просто, по-прежнему, уже нельзя было подойти к нему.
Он медленно, глядя куда-то мимо Наташи, стал рвать письмо на мелкие кусочки, собрал лоскутки в конверт, сунул в карман и встал. Наташа заметила, что один крошечный обрывок упал на пол. С отчаянно забившимся сердцем, точно сознательно совершая гнусное преступление, она наступила ногой на этот обрывок.
Знать! Знать! Знать!
Он медленно пошел к двери, тихо, точно с трудом, открыл ее и вышел.
Наташа застыла, крепко, до судороги нажимая носком башмака на обрывок письма.
Вот он прошел мимо окна… Ушел на пляж сжигать свою тайну.
Наташа подняла бумажку. Руки так дрожали, что трудно было разобрать буквы.
На одной стороне лоскутка стояло: «…le l’aime…» И пониже – слово «jeune»[59].
С другой стороны – «…fini, mon vieux»[60]… и пониже – «faut renon…»
58
Я люблю твое бесчеловечное сердце, ты меня предашь завтра, я тебя – сегодня вечером…