Чувство вины сразу отпустило Людмилу Ивановну. Первой ее мыслью было: «Ну и слава Богу». Второй — «Зачем же я так убивалась!» Третьей — «Как же он мог?» Ну ладно если просто кого-то там трахнул по пьянке, это она еще могла бы простить. Но ведь тут другое — любовная связь. Если все это, конечно, правда.
Правду она так и не узнала, хотя поначалу у всех выпытывала. Друзья молчали. Хотела было поехать в тот город и отыскатьнегодяйку, но потом подумала, что сводить счеты — это неблагородно. И не до того стало. Появился новый ухажер, намного старше. Естественно, женатый. Со всеми вытекающими — одна в праздники, ночные уходы и прочее.
Близкие удивлялись, как такая, как она, терпит двусмысленное положение. Людмила Ивановна иной раз взбрыкивала, но любовник был мягок и тактичен, постепенно вокруг них сложился свой круг, общие друзья собирались у нее дома, и ее положение уже не казалось ей ненормальным. Так шли год за годом, и окружающие больше не видели в сложившейся ситуации ничего особенного.
Тем не менее, когда любовник умер, она на похороны не пошла и параллельные поминки устраивать не стала.
Все впереди
У одной женщины умер муж, и ей было его нисколько не жаль.
Познакомились мы с нею четверть века назад, в подмосковном пансионате, по зимним аллеям которого она прогуливалась в длинной привозной дубленке. На удивление легко незнакомка согласилась разделить мое общество, хотя явно принадлежала к другому, закрытому для меня миру. Еще бы, как сразу выяснилось, три последних года они с мужем-дипломатом провели в Париже.
В выходные муж приехал ее навестить, и я по праву соседства был приглашен на бутылку виски, которого прежде никогда не пробовал. Мне, похоже, предназначалась роль буфера, между супругами то и дело вспыхивали искры напряжения. Те искры гасли, стоило им заговорить о парижских магазинах и счастливой возможности обрести творения великих дизайнеров по ценам, доступным совзагранслужащим. Будучи в сравнении со мною миллионерами, они полагали себя людьми бедными, вынужденными во всем себе отказывать.
Увы, я не мог поддержать разговор на эту тему, поскольку давно оставил безнадежные попытки приодеться и уже без зависти взирал на ондатровые шапки начальников с завмагами, яркие галстуки «выездных» и другие предметы немыслимой роскоши.
Прикончив бутылку, новоприбывший, как ни странно, засобирался в Москву, оставив молодую жену в мужском обществе. Унылый зимний вечер в сочетании с выпитым подвиг ее раскрыть постороннему семейную тайну.
В Париже все было прекрасно до тех пор, пока мужа не увела переводчица из торгпредства. Увела, разумеется, не физически — такое невозможно было вообразить. Просто однажды он признался жене, что любит другую и ничего не может с собой поделать.
Если бы это случилось в Союзе, они могли б тихо разойтись, подать на развод, наконец, существовал вариант жалобы в партком. В суровой обстановке советской колонии за рубежом любой из перечисленных сценариев завершился бы высылкой всех троих в Москву с последующим волчьим билетом.
Никто из них не хотел ничем поступиться, и ей пришлось держать язык за зубами. Ночами муж, не заходя в супружескую спальню, тайком следовал к любовнице. Если его внезапно требовало начальство, жена вынуждена была прибегать к ее посредничеству. Словом, немало унижений пришлось ей пережить, но все хорошо закончилось, их никто не разоблачил.
Мужа она не простила, да он, кажется, легко это перенес, как, впрочем, и разлуку с переводчицей, и в Москве пустился во все тяжкие. Зато они навезли кучу первоклассного барахла и могли в ожидании следующего выезда выжить на скромную мидовскую зарплату. А что касается заплаченной за него цены, так не о том речь.
Речь о том, что жизнь бывает довольно-таки длинной и поворачивается то так, то этак. Лет десять спустя, уже в девяностых, я встретил эту пару на каком-то приеме. Они все еще были вместе, он — нефтетрейдер, она, вся в брильянтах, успешно справлялась с ролью супруги важного человека. Кажется, я был ею узнан, но былые откровения наверняка забыты. Наш разговор вновь был о загранице, но на этот раз не о шмотках, а о Куршавеле и Ницце.
Прошло еще столько же, и, будучи в гостях на Рублевке, я заприметил ее на просторном балконе соседнего замка. Она сидела, раскрасневшаяся, за накрытым столом рядом с женщиной, в которой я узнал народную артистку, и вместе с нею пела русскую песню. Было в этой сцене что-то напоказ.