...Его улыбка, когда мы шли по дачной дорожке. Она засела в моей памяти. Она была с каким-то двойным дном, со значением. По-мещански довольная. Или самодовольная? Это уже не была улыбка прежней доверчивой и бесконечно преданной души, которая жадно и восторженно ловит любые знаки внимания, жадно и радостно поглощает все слова и порывы, которые свидетельствовали бы о моей любви к нему, к Диме. Я тогда не раз говорила дочери: «Какая чистая у Димы душа! Какие преданные глаза!» И она соглашалась со мною. Когда же я перестала ощущать чистоту его души? Когда это произошло? Почему я это не запомнила?
Я снова плачу
Утром третьего августа в среду у нас было потрясающее сближение, полное любви и страсти. После этого я весь день хожу в любовном мареве, с нетерпением жду вечера и новой встречи с мужем. Знаю, что нас ждет новый виток любви, «раскрутка» наших чувств, как это обычно бывало.
Но Дима приходит в настроении, прямо противоположном ожидаемому мною, — взвинченный, холодный, раздраженный, и что особенно странно, — отчужденный. Он с порога начинает мне выговаривать по поводу ужина — почему не готов к его приходу? Более того, по этому поводу разражается скандал. Я открываю рот от удивления: претензия подобного рода поступает ко мне впервые за все время совместной жизни.
Спрашиваю с обидой: «А ты хотя бы поинтересовался, было ли у меня время ужином заняться? Я в дом вошла пять минут назад.»
Я работаю на вечерних курсах иностранных языков, и готовка ужина в список моих супружеских обязанностей не входит. Дима всегда сам занимается вечерней едой — готовит для нас обоих. Но сегодня, похоже, он решил распорядок в доме изменить. Его словно подменили или. «накрутили». Может, ему кто-то в уши ввел, как жене следует о муже заботиться?
Шок от полученного удара этим не исчерпывается. В еще большей растерянности я от того, что Дима внезапно пошел на столь острый конфликт со мною. Такого он раньше не позволял себе никогда. Дима как огня боялся малейшего охлаждения между нами, поскольку в этом случае он рисковал остаться без такой необходимой для него порции вечерней ласки. Впрочем, в ласке он нуждался всегда и постоянно — его мужская сила, казалось, была неисчерпаема, и подпитывалась она в равной мере как его темпераментом, так и его чувствами ко мне, его любовью. Отсюда для него вытекала насущная необходимость в моем постоянном присутствии рядом с ним. Ну, и в моем нежном и добром к нему отношении, которое он всеми силами стремился завоевывать и удерживать ежедневно и ежечасно.
И вот с любовью что-то случилось! Нет продолжения, а обрыв, облом! Вместо нового витка любви — ссора. Спим в разных комнатах.
Все в тот вечер казалось мне немыслимым. И это было загадкой, которую я не могла разгадать. А утром.
Наутро Дима уходит на работу, а я еще досыпаю — я в отпуске. Как только открываю глаза, немедленно начинаю плакать. Два часа я рыдаю, не вылезая из постели. Я буквально заливаюсь слезами, ибо у меня нестерпимо болит душа. Все же я встаю, но продолжаю реветь. Уже нет сухих носовых платков, и я принимаюсь сморкаться в тряпочки.
Иду к телефону и звоню мужу на работу. У меня лишь один вопрос: «Дима, почему у меня болит душа? Почему, Дима? Слушай, в понедельник, когда я осталась на даче одна, где-то прозвонил колокольчик. А сегодня ночью, очень поздно, наверное, в два пополуночи, я слышала внизу звуки фортепиано! Дима, почему сегодня все утро мне в голову лезут стихи: «Моя неумолимая судьба ведет меня опять на край печали»? Я твержу их непрерывно! Почему, Дима? Почему так болит душа и сердце рвется на части? Дима!»
Ты знаешь, почему. И я тоже это знаю...»
О Боже, все снова повторяется! Прошло семнадцать лет после того свидания с Григорием, кого безмерно любила я. В тот вечер я была бесконечно счастлива и глядела в глаза ему, веря и не веря в то, что я, наконец, нахожусь пред истинным лицом своей любви, но вдруг услышала странные звуки, разлитые в воздухе, словно невидимый колокольчик прозвенел тихо, тонко и размеренно: «Дзинь-дзинь».
Сердце мое сжалось — я поняла, что означают эти необъяснимые звуки, плывшие из ниоткуда, как будто прямо из космоса. Я поняла, почему при неизбежности финала говорят: «Звоночек прозвенел». Я отказывалась это понимать, только делать было нечего — все равно я знала уже: что бы там ни происходило у нас с ним и как бы долго это ни длилось — нам не быть вместе...