Вот не знала я, что мои испытания только начинаются и что все то, что я уже пережила. Так, даже и не «цветочки», а «лепесточки» — в сравнении с тем, что пережить предстояло.
Время полета над пропастью
Конец любви наступил раньше конца совместной жизни. Но лишь уход мужа из моего дома подчеркнул и проявил все самое тяжелое и безысходное в драме наших взаимоотношений, доведя ее до высшей точки кипения, до кульминации — до чувств и переживаний невероятных, прежде невиданных и непознанных.
...И наступила не жизнь, а парение над жизнью, поскольку боль оторвала тело от жизни, наполнив его собою и раздув собою до предела. И вот наполненное болью существо, как воздушный шарик, подняло и носило над реальностью, над бытием. И в этом бытии реальность была ничем, она была неважной и незаметной, а единственной реальностью и бытием была боль, замешенная на отчаянии... И хорошо, что была вера — из давней, уже позабытой реальности. На веру в новой реальности уже не было сил. Но та, старая, как-то цепляла еще сознание важной фразой, не давая согрешить и уйти совершенно в небытие новой реальности...
...Дима ушел, и я не знала, как все это пережить, и долго потом все хлипко и ненадежно болталось и провисало в проеме моей жизни, прорисовывая многочисленные аспекты боли от потерь и потерь от боли.
Я не знала, что надо просто тянуть время, наполняя его чем-то быстро и плотно, — дни, часы, недели, месяцы... И тогда наполненные часы наполнят жизнь и перевесят чашу, и на излете истекших месяцев реальность уплотнится, переводя тело из невесомости во все более плотное состояние, пока под ногами вновь не окажется земля, твердая почва... Приземление.
Не только потеря любви прорвала, прорубила дыру в жизни и в груди, но и тот простой факт, что пришлось лишиться мужчины в доме, мужа, опоры в жизни и в делах. А потом еще пришлось собираться с силами и тратить их на перестроение всей жизни и всего в ней. Пришлось все перекраивать и перенаправлять в новое русло.
Еще не эпилог
...Вот он ушел.
Ушел жить к матери и живет с нею вдвоем до сих пор. Недавно сказал, что ему нравится так жить — свободно и независимо:
— Что хочу, то и кручу.
Прошло шесть лет с той поры, как мы с Димой в отдельной жизни, или точнее — в жизнях: он в своей, а я в своей. На дворе 2012 год. Я снова приспособилась жить без любви и живу. Просто живу. Этому пришлось учиться.
Новую кухню, которую планировала приобрести осенью 2006 года, я так и не купила. И финансов нет, да и зачем она мне нужна! Человеку хочется обновления, когда он живет обновляющейся, счастливой и полной, полноценной жизнью.
Когда мне что-то из моего прошлого с Димой отзывается — вспоминается необычно или болезненно, я ему звоню, мы болтаем.
Я ему рассказываю, например, что мне нынче вспомнился последний вечер накануне нашего отъезда домой из Коблево, из-под Одессы, где мы отдыхали в 2005 году. Говорю:
— Я снова это видео смотрела. И много плакала.
Когда фразу произношу, слезы снова льются — прямо в трубку.
Дима слушает мои излияния, хмыкает: «Ну, вот еще. Уймись». Иногда мягко говорит, а иногда как бы даже и цинично. Что он думает при этом, я так и не могу понять.
Он тоже мне позванивает — больше пяти дней паузы между нашими звонками не бывает. Если я «надолго», то есть дней на семь, пропадаю, он звонит, беспокоится: «Ну, что? Как там у тебя дела?»
Когда мне нужно что-то сделать «мужское» по хозяйству — прибить, передвинуть, перевесить, отремонтировать, или лужок на даче покосить, я звоню Диме, и он никогда мне не отказывает. По мелочам его не беспокою — стараюсь накапливать «фронт работ». Но с самым большим «фронтом» Дима управляется за пару часов. Теперь я смотрю на него с уважением (где моя былая пренебрежительность!): какой же он быстрый, четкий, умелый. И ум настоящего инженера: всегда гениально сообразит и в большом, и в малом! Все те комплименты, которые мне приходят на ум во время трудового процесса при реализации «фронта работ», я от души, не стесняясь, высказываю бывшему мужу. Хвалю обильно и искренне. Дима на все мои похвалы отзывается сдержанно, реагирует более чем скромно. Похоже, что мои комплименты в нем ни радости, ни гордости не подпитывают. Вот когда я ясно вижу, что он скромен внутренне, и как мне это нравится сегодня, как я это ценю сейчас, поскольку, в основном, везде вижу лишь таких мужчин, которые необычайно гордятся и хорохорятся своими достижениями хоть в большом, хоть в малом, даже если это будет один-единственный криво забитый в стенку гвоздь! А Дима, напротив, пресекает славословия несколькими короткими фразами. Обычно, даже и не дослушав до конца мой комплимент, похмыкает иронично с полным пренебрежением к своим заслугам и скажет: «Да что тут сложного!» или «Да что тут тяжелого!» Даже как-то и обесценивает все им сделанное, словно я его на никудышное дело вызвала — на пару-тройку пустяков! Правда, в первый год после нашего разрыва он, бывало, мстительно припоминал мне прошлое: «Ты ж мне говорила, что я не профессионал и что на это дело нужно было вызывать электрика (сантехника, механика, слесаря и т. д.)». И тогда в ответ мне приходилось пускаться в длинные оправдательные витиеватости.