Ну, а мне в ту пору — летом 1994 года — исполнилось тридцать пять, в Италии я была впервые в жизни и очень мало смыслила в итальянских мужчинах и в правилах тамошнего этикета. К счастью, мои новые знакомые были не только хорошо воспитаны, но и по-настоящему добры, так что в общении с ними я не испытывала никаких затруднений и никогда не задумывалась о том, пристойно и прилично ли я выгляжу, бросаясь вместе с ними во всякие увлекательные авантюры. Вместе мы колесили по той части Пулии (южной провинции Италии), которая расположена вдоль побережья Адриатики чуть выше «каблука» Апеннинского полуострова. Мы посещали красивые города из белого камня, приморские крепости, отдыхали на разных пляжах и везде фотографировались — благо Томмазо повсюду таскал с собой огромный «Зенит», который он всем охотно демонстрировал, гордясь качеством фотосъемки и надежностью питерского фотоаппарата, который он приобрел в русском магазине в Бари. Томмазо нравилось все русское. Эта привязанность была легко объяснима — ведь в 80-е годы его повесть «Синяя спецовка» была напечатана в журнале «Иностранная литература». Этой своей публикацией в одном из самых популярных русских литературных журналов Томмазо, безусловно, очень гордился и охотно общался с ех-sovietica gente, то есть с «бывшими советскими» людьми, которые знали не понаслышке про «Иностранную литературу», а случалось, и в руках ее держали, и даже читали, так что понимали, каков писательский уровень авторов, публиковавшихся в этом журнале. А оценив этот уровень, они могли оценить и свое знакомство с одним из авторов журнала. Что ж, это был «мой случай»: «Иностранную литературу» я читала регулярно — мы журнал выписывали, и конечно же, я была в восторге от знакомства с писателем, чье произведение было опубликовано в любимом мною издании. Томмазо, в свою очередь, был в восторге от того, что нашел новую почитательницу своего таланта, которая искренне гордилась своим с ним знакомством. Так что, пожалуй, у него среди прочих аргументов была еще и эта уважительная причина для того, чтобы любезно отзываться на просьбы Анжело покатать нас всех на своей машине.
Томмазо был Лев по гороскопу, и я бы сказала, что это был типичный Лев. Всем основным характеристикам своего гороскопа он соответствовал вполне: большой, массивный, с гривой длинных волнистых волос, которыми он то и дело встряхивал, откидывая назад. Где бы он ни появлялся, он всегда оказывался в центре внимания — и потому, что сразу собою много места занимал, и потому, что всегда производил вокруг себя много шума, рассказывая всяческие истории, вступая в диалоги и непременно сообщая всем и каждому, что он писатель и что его творчество... Тут насколько терпения у слушателей хватало. Конечно же, Томмазо старался выглядеть значительным и всегда немного рисовался, однако никто не смог бы упрекнуть его в том, что он выглядит смешно или пошло, — вот что значит хорошее итальянское воспитание!
Тот вечер мне запомнился по многим причинам: и потому, что я увидела собственными глазами Полиньяно-аль-Марэ — дивный город на скалах, врезавшихся в море, и потому, что затем Томмазо повез нас в горы в уютный ресторанчик к своим знакомым, которым это заведение принадлежало. Великолепный теплый вечер длился вечность. Томмазо трещал без умолку, найдя благодарных слушателей в лице меня, Анжело и своего друга, хозяина ресторана, с женой.
За столиком я расположилась рядом с Томмазо напротив Анжело, и потому, сидя в пол-оборота к писателю и вежливо его выслушивая, я все время смотрела на него в профиль. Профиль был в буквальном смысле слова «римским» — точеным. И у профиля было большое красивое ухо, которое мне и приходилось, в основном, обозревать. Рассматривая профиль Томмазо и его ухо, я стала невольно вспоминать сеансы иглоукалывания, поскольку во время этих сеансов моя знакомая врач-рефлексотерапевт Жанна Васильевна обязательно «ставила» мне в уши несколько длинных иголочек и подробно объясняла при этом, почему иголки направляются в данные места. Жанна Васильевна любила побалагурить, а заодно пофилософствовать на темы, связанные с ее профессией. Она могла довольно долго разглагольствовать о том, как точки акупунктуры связаны с теми или иными органами человека и с его энергетическими каналами. Она была уверена, что форма ушей человека тесно связана с его характером, с личностью в целом. «Каков человек, таково и его ухо!» — не раз заявляла она. «У человека, гармоничного душой и телом, и уши красивые, а у дурного человека уши будут уродливыми». Для наглядного подтверждения своих слов Жанна Васильевна гордо демонстрировала мне свои уши — по-видимому, она считала их образцом отличных ушных форм. Один раз я не удержалась и заметила: «Так они ж большие!» Однако мое негалантное замечание не обескуражило оптимистичную докторшу, и она тут же парировала: «Большие уши — долгая жизнь». Вот вся эта «философия» из области акупунктуры постепенно всплывала в моей голове за ужином при виде уха веселого итальянского писателя, неотрывно маячившего перед моими глазами.