— А что, — спрашиваю, — рыба в Прорве есть?
— Рыбы тут много! Щуки, окуни, ерши, караси. Большие!
Нет, пожалуй, та самая Прорва!
В это время пароход вышел из-за мыса. И то село, которое я еще недавно издали рассматривал, вдруг совсем близко оказалось. А лоцман говорит:
— А вот и Людец наш!
— А где приставать будем? — спрашиваю.
— Приставать мы здесь не будем. Здесь и пристани нет.
— Не будем приставать? А как же я в Людец попаду?
— Лодку высвищем. Перевозчик лодку подаст к пароходу. В нее и сядешь, а он на берег тебя доставит. А сейчас ты иди-ка собирай свои пожитки да на корму выходи. Да Катерине Васильевне скажи, что к Людцу подходим, а то она опять опоздает.
Мне немножко жаль стало, что путешествие мое так скоро кончилось, но и Людец меня интересовал. Попрощался я с лоцманом и штурвальным и побежал в каюту.
Капитан спал еще, а Екатерина Васильевна сидела у столика и шила что-то. Сказал я ей, что Людец близко. Екатерина Васильевна заторопилась.
— Ах, — говорит, — дошить я не успела! Мне немного осталось. Ты иди на корму, а я сейчас, сейчас приду.
В это время загудел над нами свисток, какой-то особенный: ту! ту! ту! ту-ту! ту!
— Уж лодку свистят, — говорит Екатерина Васильевна, — иди же на корму! А я сейчас, сейчас... Только вот петлю домечу.
Захватил я свой чемоданчик, удилища и вышел на корму. Смотрю, уж мы против села идем, а впереди от перевоза к нам наперерез плывет лодка. А пароход идет, ходу не убавляет.
Только, когда лодка чуть не к самому носу парохода подошла, колеса замедлили свое движение, а потом и совсем остановились. В этот момент лодка вдруг у самой кормы появилась. Перевозчик в красной линялой рубахе бросил вдруг весла, шагнул на нос лодки и ухватился за цепь, которая нарочно для этого прикрепляется вокруг кормы парохода.
Матрос с парохода придержал лодку багром, а другой матрос одновременно спустил в нее лесенку железную с перильцами, — она пришлась в серединку лодки, — и говорит:
— Ну, кто в Людце сходит, садись!
Останется, думаю, Екатерина Васильевна! И стою. В лодку спустились каких-то два пассажира, а я все стою. Матрос спрашивает:
— А ты, мальчик, что же? Боишься, что ли?
— Нет, — говорю, — Екатерину Васильевну жду! — А в это время как раз и она на корму прибежала с корзиной своей и пакетиками. А уж сверху, с палубы кричат:
— Скоро ли там? Что пароход задерживаете?
Уселись, наконец, все в лодку. Лесенку подняли, пароход зашумел колесами и стал быстро уменьшаться, и вот уж он далеко от нас ушел, а мы на средине большой реки качаемся на поднятых пароходом волнах.
На берегу нас встретили три маленькие девочки Екатерины Васильевны.
Поздоровалась мать с ними и говорит:
— Ну, вот я гостя вам привезла!
Девочки уставились на меня, а я почему-то сконфузился.
А Екатерина Васильевна спрашивает:
— А Шурка где же?
— Он в лес ушел с ребятами, за удочками! Как пообедали, он и ушел! — тоненьким голоском сказала Верочка, высокая худенькая девочка лет семи.
Пошли по сыпучему желтому чистому песку, который покрывал берег до самой воды. Даже ноги в нем слегка вязли, и идти было тяжело.
Вдоль берега за высоким сплошным забором тянулся большой, весь густо заросший, старый сад.
Только прошли мы старый сад, за ним другой, молоденький, по крутому береговому склону рассажен, а на самом верху среди молодых деревцов стоит дом, такой веселый с виду, приветливый.
— Вот и наш дом! — говорит Екатерина Васильевна.
Вошли мы в маленькую калиточку возле бани, поднялись по крутой дорожке вверх. Задняя половина дома оказалась в два этажа. Окна в нижнем этаже совсем близко к земле. А за домом — двор, большой, с разными сарайчиками и амбарчиками. Вошли в дом, прошли большую светлую переднюю и оказались в столовой. Екатерина Васильевна вдруг заторопилась и говорит девочкам:
— Ну, вы занимайте гостя, а я пойду!..
Захватила свою корзину, узелки и ушла куда-то в заднюю половину дома.
Остался я с девочками. А мне раньше с девочками совсем не приходилось встречаться. Школы тогда были для мальчиков и девочек отдельные, а в домах, где есть девочки, бывать мне не приходилось. Поэтому, о чем с ними говорить, я совсем не знал. Стою возле своего чемоданчика и на них гляжу, а они — на меня. Наконец, Верочка спрашивает:
— Это твой чемодан?
— Мой, — говорю.
— А палки эти тоже твои?